Дотянуться до престола - Алекс Кейн

– Э-эх…

В просторном зале шляхетского имения Холодовских, расположенного недалеко от русской границы, за накрытым столом сидели с десяток польских дворян. Вечерело, два лакея разожгли камин и замерли за спинами гостей.

Константин Холодовский, статный молодой усач, временно жил в доме один: его супруга с шестилетней дочерью уехала к родственникам в Киев. И потому обед сегодня был скромный, почти холостяцкий: за столом сидели лишь мужчины – соседи, друзья и кузен хозяина, Александр Линевич. Они тихо вели беседу, явно не предназначенную для чужих ушей.

– Трудно жить стало, панове, – говорил один из гостей, Остап Грохольский, крепкий пожилой шляхтич со свисающими усами и казацким чубом. – Мало того что с османцами война, так теперь еще и шведы свое урвать захотели.

– Да уж, обложили так обложили, – кивнул хозяин. – К тому же униаты лютуют так, что страшно из дома выйти.

– Брось, Константин, не нам бояться, – засмеялся Линевич. – Столько войн видели, одной-двумя больше – ерунда.

– Я не за себя тревожусь, – парировал Холодовский и повернулся к гостям: – Поверите ли, панове, супругу с дочерью до самого Миргорода пришлось провожать. Да и дальше небезопасно, оставил им охрану.

– Как казаки со своими землями на Русь переметнулись, так и началось, – вставил Петр Сорока, невысокий вертлявый пан с худым лицом и длинными паучьими пальцами.

– Началось это раньше, когда патриарх Константинопольский приехал и православие восстановил, – возразил Александр. – Вспомните, панове, в первую же ночь униаты на Киево-Братский монастырь напали.

Все согласно закивали, а Линевич встал, неторопливо прошелся по зале и остановился напротив висящего на стене гобелена. Полюбовавшись вытканными на нем сценами охоты, он вернулся к столу. Наклонился к гостям и, загибая пальцы, добавил:

– Казаки ушли – раз. Слыхал я, Мельницкие и Гриневичи объявили о переходе со своими землями под руку Москвы – два. Литовская шляхта к царю Петру побежала – три. Да что там мелкие паны, сам Василь Путятин о том же хлопочет! А за ним, небось, и Гуцявичусы потянутся, они ж в сродстве.

Пан Грохольский, задумчиво покрутив в руках серебряный кубок, наклонился вперед и заговорщическим шепотом сообщил:

– Я тоже решил, панове, на Русь подаваться. А чего? Земля у меня приграничная, язык мы знаем. Все – православные. Зачем нам эти униатские притеснения? Уж лучше к царю-единоверцу, чем под королем польским. Тем более на московском троне теперь не какой-нибудь Иоанн-душитель, а человек совершенно другого нрава. Подданным свободы дает, без суда никого не то что казнить – в монастырь насильно постричь не позволит. А в Соборном уложении все эти новшества официально прописаны.

– Я тоже об этом все время думаю, – кивнул хозяин.

– Его величество войной пойдет на вас, – фыркнул Сорока.

– На всех не пойдет. Сейчас православная шляхта начнет массово к Москве перебегать. Многие потому и медлят, что земли их в глубине, а коли приграничные переметнутся, так и они следом, вот увидите.

– Прав пан Сорока, – согласился Грохольский, – быть еще одной войне. Сигизмунд сейчас в растерянности, ибо переход под руку царя начался резко и идет быстро. Да еще шведы с османцами давят. У короля, поди, и войск-то сейчас нет, чтоб Руси грозить. Но просто так он полстраны на восток не отпустит. Как только в Москве пройдет Земский собор о принятии малороссийских земель, король вынужден будет вступить в третью войну. Третью одновременно, панове! Ничего хорошего Польше это не сулит. Эх, умен Петр Федорович, сам вроде ни при чем, а все к его выгоде выходит!

Сосед Грохольского, Андрий Кошуб, все это время молчавший, оглядел гостей и решительно покачал головой.

– Нет, панове. Не дело нам Речь Посполитую предавать. Когда-то новая родина спасла наших предков от Иоанна Мучителя. Все мы здесь жили в довольстве, так неужели сейчас отринемся?!

– Пока король относился к нам с уважением, мы были ему верны, – пожал плечами Александр. – Но вы сами, пан Андрий, знаете: он ненавидит православие и лютеранство, всеми силами старается их истребить. Униаты здесь ему помогают, устраивают гонения бесконечные. А мы боремся и терпим, терпим и боремся. Доколе?

Константин, знаком показав лакеям, что можно убирать со стола, тоном радушного хозяина провозгласил:

– Прошу за мной, панове. Третьего дня управляющий мой привез из Парижа прекрасный нюхательный табак.

Гости поднялись и неторопливо направились в другую залу, на ходу пересмеиваясь:

– О, Париж, давно я там не был.

– Говорят, Франция сейчас на небывалом подъеме, надо попросить Людовика о помощи в войне со шведами.

– Ох, нет, пан Владимир, лучше под руку Москвы.

– Шайбу! Шайбу! – азартно кричал Петр, глядя, как несуразно по льду мечутся игроки. – Давай! Давай! Во-от, молодец! Да нет же, не туда!

– Чегой-то ты, государь? – наклонился к нему Воротынский. – То ж казаки атакуют, не мы.

– Для меня, Иван Михалыч, тут нет своих и чужих. Аль запамятовал, что Малая Русь теперича с нами? А царь ко всем подданным должон быть одинаков. Они вон, бедолаги, и так с непривычки еле на ногах стоят.

– Ох, гляди, батюшка, – шутливо погрозил пальцем Шеин, – Васька осерчает. Он ведь главный в команде-то нашей. Вон че выделывает, лишь бы тебя потешить. О, упал. Никак в толк не возьму, как они вообще на этих штуках держатся?

Втроем они сидели на специально установленной скамье под навесом возле катка, сооруженного у стен Белого города, за лубяным торгом. А вокруг толпился народ: кто-то пришел посмотреть на игру, а кто-то – на царя. Тетки в шугаях и душегрейках с умилением смотрели, как государь, забыв чин, подбадривает игроков.

Петр, устав кричать, опустился на лавку и подмигнул Воротынскому:

– Мы с тобой, Иван Михалыч, еще весь мир на соревнования соберем, вот поглядишь. Олимпийские игры устроим!

– Да что ты, батюшка, а ну как будет то же, что с персами? Сраму-то не оберемся. Аль забыл, как они по осени наших мужиков победили? Уж каких из Бронной слободы бойцов выставили крепких, так нет, заломали их слуги Аббасовы.

– Пустое, это ж не война, – отмахнулся царь и покосился на боярина, мысленно улыбнувшись: «Надо же, головы уже почти вровень».

За прошедшие годы Петр вытянулся, повзрослел, светлые непослушные вихры падали на лоб, а серые глаза смотрели прямо и смело. Он привык, что каждый его приказ исполняется, но, к счастью, «звездной болезни» за собой не замечал.

– В спорте проиграть не срамно, – продолжал он. – Тем паче, наши-то на кулаках умельцы драться, а борьба – иное дело. Ты вот лучше скажи, как у нас дела с посланниками Аббасовыми.

– А чего с ними? Отправились восвояси. У нас уговорено: когда надобно станет, мы им вестника пошлем с упреждением.

– Добро, – кивнул Петр и повернулся к Шеину: – Ну а с Крым-Гиреем как, Михал Борисыч?