Джон - Вероника Мелан

– Можно? – вдруг прошептал Джон, и она кое-как разлепила отяжелевшие веки, взглянула вниз – туда, где на пуговицах блузки лежали его пальцы.

– Можно.

Какая-то часть ее удивилась собственному ответу – «я же вроде бы хотела отказать?», но тут же вступилась другая и задала резонный вопрос: «Отказать кому? Себе?»

Вот именно. Произнеси она «нет» сейчас, кого она лишит удовольствия? В первую очередь себя саму. Кто бы думал, что этот странный человек, способный плавить в руке стаканы, удивительным образом сумеет расплавить ее сознание. Трюк? Плевать. Ее слишком сильно захватил процесс. А еще невероятным образом возбуждало то, что такой сильный и уверенный в себе мужчина – тот, кого она совсем недавно называла маньяком, – вдруг превратился в «нуждающегося». Расстегивая пуговицы на ее блузке, он, кажется, не верил самому себе – касался ткани дрожащими руками, дышал неровно, пытался справиться с собственными нервами.

– Я помогу.

Наверное, проститутку она напоминала именно теперь, когда спешно и нервно стягивала с себя одежду, но ей было все равно – пусть коснется ее. Пусть снимет бюстгальтер, пусть накроет ладонью ее груди, пусть поцелует соски – более всего на свете Яне хотелось узнать, что при этом всем испытает она сама?

Как во сне. Так же ярко и всего лишь один раз в жизни было во сне…

Голая. Теперь она сидела на мужских коленях с голым торсом и наслаждалась этим. Ее гладили, ее ласкали так нежно, что хотелось стонать, – его губы сомкнуты вокруг ее возбужденного соска, ее пальцы в его волосах.

Хорошо. Невероятно хорошо! И пусть грянет гром, если она скажет «нет».

Не скажет – Каська знала об этом. Не сделает этого хотя бы потому, что уверена – прерви она процесс сейчас, и никогда больше не испытает ничего подобного. Они ведь будто созданы друг для друга, будто родные…

Или же это очередной «трюк».

Последнюю мысль она прогнала – та попросту не прижилась в затянутом негой разуме.

– На кровать… Пойдем на кровать.

– Ты уверена?

Он все еще опасался, что она вдруг передумает.

Глупый…

– Уверена. И разденься – я хочу на тебя посмотреть.

А он оказался красив. Невероятно привлекателен под этой своей серебристой одеждой. Стоило куртке, тонкой стальной водолазке под ней и брюкам соскользнуть с тела, ей предстало завораживающее зрелище – гладкая упругая кожа, сильные жилистые ноги, рельефные раскачанные плечи и кубики – кубики! – на прессе.

Вот это да-а-а… Вряд ли Узя выглядел бы хотя бы наполовину так же привлекательно, пригласи она его «на чашку кофе» тем вечером.

– Трусы.

На нее смотрели вопросительно.

– Снимай их. Я не собираюсь говорить «нет» – ты еще не понял?

И в эту секунду она вдруг почувствовала себя не проституткой, а настоящей волшебницей – так сильно вдруг полыхнули радостью, страстью и вожделением глаза стоящего напротив человека. Еще ни разу, никогда в жизни, Яна не видела столько написанной на лице благодарности. Да, пусть та мелькнула всего на секунду, пусть коротко, но зато так явно, что ей в век этого зрелища не забыть. И только теперь Каська окончательно поверила, что все сказанное ранее – правда.

Не стал бы так радоваться простому «да» любой другой мужчина – просто не стал бы. А этот смотрел на нее, как на единственное в мире сокровище.

– Только… не кончай в меня, ладно? Я без таблеток.

Джон на секунду завис, а затем кивнул.

В эту ночь она несколько раз плакала.

Оттого, что совершенно не ожидала нескольких вещей: сначала ее ласкали и гладили настолько исступленно, что хотелось подарить ему всю себя, всю без остатка – на всю жизнь, насовсем, от пяток и до кончиков волос. Затем ласкала она, и, видя застывший в глубине полуприкрытых глаз не проходящий шок, все сильнее и сильнее чувствовала себя феей с волшебной палочкой – только она сумела подарить партнеру столько удовольствия, только она принесла в его жизнь столько счастья, только она…

Она вдруг стала для кого-то особенной. Всю жизнь мечтала об этом, а поймала это удивительное ощущение только сейчас.

И еще плакала, когда испытала оргазм.

Раньше не получалось – не могла расслабиться, не умела, хоть и старалась во время немногочисленных попыток. В какой-то момент даже уверилась, что попросту не способна этого сделать, а тут… Тут достигла его столь стремительно и бурно, что испугалась саму себя – кричала, дергалась, хрипела и наслаждалась так сильно, что никому, ни единому человеку на свете не сумела бы описать этого чувства – восхитительного, умопомрачительного, сладко-огненного.

А все потому, что «похититель» (от которого она сама теперь не могла отлепиться) оказался невероятно ласковым. Ласковым и в то же время напористым и настойчивым. Он целовал, гладил, ласкал ее везде – не пропускал ни сантиметра кожи. Не торопился, но и не робел, ничего не стеснялся, но и не грубил – чувствовал ее так же хорошо, как самого себя. Умел замереть там, где нужно, или вдруг разойтись, стать дерзким, жестким, если требовалось.

Яна плыла и никогда не чувствовала себя такой пьяной.

Пьянее, чем в любом баре, пьянее, чем в самой хорошей компании под самый крепкий алкоголь, пьянее, чем самый пьяный человек на свете.

И ни за что на свете – ни под утро, ни вообще – не хотела трезветь.

Но самые горькие и сладкие слезы лились из ее глаз под утро – ее всю ночь гладили.

Уже после секса – после мятых простыней, стонов и активных «боевых» действий, когда страсть чуть стихла, – ее продолжали гладить. Прижимали к себе, крепко держали, не отпускали, и она чувствовала себя… нужной.

Все детство, всю юность – да чего там – всю свою сознательную и несознательную жизнь она мечтала об этом – чувствовать себя нужной. И теперь была ей – необходимой ему, как воздух, самой желанной, самой ценной, самой-самой… Именно так ее касались, даже когда думали, что уже спит, – с такой заботой укрывали одеялом, чтобы не замерзла, настолько нежно и осторожно (чтобы не разбудить) целовали в шею и тянули обратно, если вдруг откатывалась.

А она поливала слезами подушку. Плакала от горечи и от обиды на судьбу, от того, что всю жизнь была лишена любви и ласки, от жалости к себе за то, что не чувствовала всего этого – такого ценного – раньше.

И еще оттого, что теперь боялась найденное потерять.

Ведь они ни о чем не говорили – просто переспали.

Одна ночь. Просто секс.

За окнами занимался рассвет, а она не позволяла себе думать – запрещала, чтобы только не обернуться и не начать выспрашивать номер его телефона.

Чему быть – тому быть. Кому уйти – тот уйдет.

И уснула тогда, когда за окном проснулся и начал деловито гудеть проспект.