Бой вечен - Александр Афанасьев

– Навигатор, – подсказал Роман, делая резкий маневр и нажимая на клаксон, чтобы спугнуть какого-то козла на старой «Инночетти».

Граф Сноудон вызвал навигатор. В несколько секунд загрузилась картинка…

– Что это за отметка?

– Отметка от маяка. Который находится на вашем объекте. Теперь вы сможете знать, где она находится и лучше охранять ее.

Граф помрачнел.

– В Лондоне мне ничего не сказали про маячок.

Роман подмигнул.

– Может, это потому, что у вас нет допуска, сударь? Как бы то ни было – вам приказано оставаться здесь, в Риме, и ждать новых указаний.

С авианосца возможность перелететь на континент была единственной – с помощью грузового самолета. Приземляться решили не на военной базе, а в Международном аэропорту. После того как Его Императорское Величество Николай Третий распорядился построить на месте бывшей базы Мехрабад огромный современный международный аэропорт – все больше и больше авиакомпаний открывали сюда прямые рейсы, а две компании – даже сделали этот аэропорт своим хабом, стыковочной точкой. Все дело было в нефти. После того как были проведены дополнительные геологоразведочные работы на нефть и на газ – выяснилось, что в южной и в западной части страны есть очень значительные запасы нефти, которые были неизвестны, а на юге, причем недалеко от побережья – еще и громадные запасы газа, который очень удобно сжижать и заливать в специализированные суда – газовозы. Этим не занимались до сих пор только потому, что в стране до сих пор сохранялся серьезный уровень террористической угрозы. А терминал с жидким газом или судно-газовоз – не менее опасны при взрыве, чем атомная бомба.

Темнело, но мы приземлялись еще посветлу. Громадные, сделанные из материала, по цвету напоминающего поверхность пустыни, здания терминалов казались настоящими дворцами, они походили на цветки, стоящие в окружении приземлившихся и загружающихся пассажирами самолетов. Технические службы и, самое главное, – мощности по заправке, терминалы с авиационным горючим находились под землей и были укреплены на случай попытки террористического акта. Строили на века…

Хоть меня и нельзя назвать трусливым человеком – осторожность и предусмотрительность это не трусость. Исламская шура[104]давно приговорила меня к смерти и пообещала рай и семьдесят девственниц любому, кто исполнит приговор. Нет, вру, семьдесят две. Но разницы большой нет, как для меня, так и для них. Поэтому – чтобы не искушать судьбу – я позвонил кое-кому в Хрустальный дом и сообщил о том, что прилетаю…

В аэропорту меня встретили «при полном параде» – здесь меня еще помнили. Лейб-гвардии казаки, двенадцать человек, конвой из пяти бронированных машин. Прокатимся с ветерком. Можно было бы устроить встречу в аэропорту – но я захотел посмотреть немного город – что с ним стало за двенадцать лет относительного мира.

Персия изменилась, это было видно уже по скоростной трассе, по которой мы мчались в сторону Тегерана на разрешенной здесь скорости в сто сорок километров в час. Ни одного портрета шахиншаха, которые висели, когда я прибыл сюда первый раз, не было, не было и сгоревших остовов бронетехники, которые я увидел, посетив Персию второй раз. Все аккуратно убрали, места, где заливали воронки и чинили дорогу, выделялись более светлым бетоном. Рекламных плакатов возле дорог, как в цивилизованных странах, тоже не было, потому как это упрощает процесс устройства засад и размещения взрывных устройств.

На въезде увидел разноцветные контейнеры, крыши временных сооружений, тоже раскрашенные в самые разные цвета. Кивнул с укором:

– Не расселили?

– Так сами не хотят, ваше высокопревосходительство, – сказал один из казаков. – Кто нормальный был, давно квартиру в кредит или по накопительному взносу взяли, живут как люди. Там – дервиши[105]всякие, шантрапа. На землю не встают, заняты непонятно чем. Хоть гони их, хоть не гони. Многие из провинции…

Вот в этом-то и ошибка наша. Я здесь больше не Наместник и думать об этом не хочу, но вот сейчас пожалел, что ушел, до конца не доделав. И хоть был серьезный повод уйти – все равно жаль. Я как раз уделял очень большое внимание тому, чтобы окончательно вытащить людей из этих контейнерных, палаточных городков, дать каждому работу и квартиру, даже против его воли. А сейчас… распустили вожжи.

Ведь человека человеком делает не свобода – человеком человека делает ответственность и выполнение обязательств. Дикарь племени тумба-юмба свободен почти безгранично, и сидящий у костра наш предок в звериной шкуре и с каменным топором – тоже свободен, у них гораздо больше свободы, чем у нас с вами. Но неужели мы должны стремиться к такому количеству свободы?!

Человека человеком делают обязанности. Утром ты обязан встать, чтобы идти на работу. Ты обязан работать, чтобы кормить семью, чтобы купить то, что ты хочешь купить, чтобы сделать очередной платеж за дом или за квартиру. Если у тебя есть земля – ты должен ухаживать за ней, орошать, сажать семена и собирать урожай. Если у тебя есть квартира – ты должен платить за коммунальные услуги. Если у тебя есть дети – ты должен растить их. Должен, должен, должен… цивилизованный человек отличается от нецивилизованного именно несвободой. Ограничение свободы – делает человека человеком.

Именно поэтому – замирение Востока, и Персии в частности, должно быть, и при мне было связано с постоянным ограничением свободы. Для того чтобы получать усиленный паек – ты должен каждый день идти на работы по восстановлению того, что ты разрушил, будучи свободным. Если ты хочешь получать деньги – то ты должен устроиться на работу. Если ты хочешь получить нормальное жилье – ты тоже должен устроиться на работу и как минимум на семь лет. Благотворительности – как можно меньше, она развращает. Хочешь лучше жить – надо работать. Страна была расколота на две части, и надо было быстро, очень быстро занять тех, кто привык к регулярному и сложному труду, привык получать заработную плату, жалованье. Занять так быстро, чтобы они не успели ощутить вкус «вольной жизни», чтобы их жизнь вошла в нормальную колею. Это сделать удалось еще при мне – быстро восстановили то, что можно было быстро восстановить, и запустили. Но вторая задача была хоть из-под палки, хоть как – но заставить трудиться тех, кто трудиться не привык. Бедняки-испольщики с сельской местности, беженцы, в том числе из Афганистана, городские бедняки. Они не хотели трудиться, потому что никогда не трудились, они ненавидели нас – но при этом считали, что мы им что-то должны. И рассчитывали на то, что в Халифате все будет делиться поровну, и они получат свой кусок. Вот этих – надо было гнать на работу палкой, сносить лагеря беженцев, пока они не укоренились – вы не беженцы, беженцев больше нет. Идите, ищите работу, устраивайте свой быт. Вставайте на землю, не можете на земле – люди нужны в строительстве. Судя по тому, что лагеря беженцев до сих пор существовали – это не было сделано или было сделано с недостаточной настойчивостью. А потому сопротивление продолжится, мы ничего с ним не сделаем. Пока люди никому ничего не должны, кроме Аллаха, они будут сопротивляться.