Том 3. Ангел Западного окна - Густав Майринк

Обитая железом дверь, потом какой-то ход, конец которого тонет во мраке; гнилые доски скрипят под нашими шагами... Все время под уклон... Свет проникает сквозь редкие, расположенные высоко над головой щели. Только этой ловушки мне еще не хватало! Останавливаюсь: чего от меня хотят?

Люди, которые теснятся вокруг, вооружены. Один, по всей видимости предводитель, снимает маску — честное солдатское лицо — и говорит:

— Приказ императора. У меня слабеют колени.

— Арестован? Но почему? Не забывайте, я подданный королевы Англии, у меня есть рекомендательные письма!

Офицер качает головой:

— Это не арест, сэр! Просто у императора есть основания считать, что ваш визит лучше сохранить в тайне. Следуйте за нами!

Осклизлая, илистая земля под ногами — доски давно кончились — все круче уходит в глубину. Меркнут последние проблески дневного света. Сырые, распространяющие запах плесени стены... И вдруг — стоп!

Тихий шепот моих проводников. Настраиваюсь на самое худшее... Мне уже понятно, где мы находимся: это тот самый тайный подземный ход, проложенный ниже русла Мольдау, который, если верить молве, связывает Старый город с Градчанами. Рабочие, выкопавшие его по приказу Габсбурга, по окончании работы были все до единого утоплены и унесли с собой на дно Мольдау тайну входа и выхода...

Вспыхнул один факел, другой, третий... Вот их уже не меньше дюжины... В трепещущем пламени становится видна уходящая вдаль штольня, похожая на те, какие прокладывают для добычи горных руд. Через правильные интервалы из темноты выплывают массивные балки, подпирающие вырубленные в скальной породе своды. Время от времени доносятся глухие раскаты. Но это как будто выше... Долго, очень долго идем мы так, задыхаясь от невыносимой вони гниения. Бесчисленные крысы шмыгают у нас из-под ног. Мириады мерзких насекомых, напуганные светом, прячутся в трещины и оползни стен, летучие мыши проносятся у нас над головами, обжигая перепончатые крылья о пламя коптящих факелов.

Наконец подземная галерея заметно пошла вверх. Вдали мелькнуло что-то светлое. Факелы потухли, и в наступившей темноте я смутно различаю, как мой грозный эскорт закрепляет их в железные кольца, врезанные в стены.

И снова скрипящее дерево под ногами. Все круче в гору, перемежаясь ступенями, уходит шахта. Одному Богу известно, где мы вынырнем на поверхность. Но вот и дневной свет... Остановка! Мы на дне колодца. Двое провожатых с трудом поднимают металлический люк. По одному мы протискиваемся в него и, согнувшись, вылезаем из... очага в какую-то убогую кухоньку...

Крошечное, словно для карликов, помещение, низенькая дверь, через которую мы проникаем в такую же карликовую прихожую, и сразу за ней — другая тесная комнатушка; в нее я вхожу уже один: эскорт бесшумно исчезает за моей спиной...

В огромном высоком кресле, занимающем чуть не половину комнаты, сидит... император Рудольф, как всегда в черном.

Рядом с ним заросшее левкоями окно, сквозь которое проникает теплый золотой отсвет мягкого послеполуденного солнца. Ничего не скажешь, уютное гнездышко. С первого же мгновения возникает ощущение покоя, умиротворения, расслабленности... После сумрачной жуткой штольни под руслом Мольдау, где каждый шаг может оказаться последним, я, оглядевшись в этой приветливой светелке, в которой только щегла в клетке не хватает, едва сдерживаю нервный смех.

Император молча кивает и небрежным движением худой руки обрывает поток моих почтительных приветствий. Указывает на стоящее рядом кресло. Я повинуюсь...

Повисает тишина, нарушаемая лишь вкрадчивым шелестом листвы. Взгляд, мимолетно брошенный мною из окна, окончательно запутал меня: какое-то совершенно неизвестное мне

место Праги. Где я? Крутые стены скал вздымаются над кронами вековых деревьев, едва достигающих высоты окна. Итак, мы в доме, расположенном на дне какой-то узкой расщелины или горного провала... «Олений ров!» — подсказывает внутренний голос.

Император медленно выпрямляется в кресле.

— Магистр Ди, говорят, ваша золотая нива дала столь обильный урожай, что теперь вы засеваете золотом пражские мостовые. Думаю, нам есть о чем потолковать, если только вы со своим компаньоном не отъявленные мошенники...

Я не проронил ни слова, давая понять, что оскорбления из уст, от которых не вправе потребовать удовлетворения, для меня пустой звук.

Император понял и досадливо мотнул головой.

— Итак, вы преуспели в королевском искусстве. Отлично. Таких людей я давно ищу. Так о чем вы хотели просить меня?

Я по-прежнему хранил молчание, невозмутимо глядя на императора.

— Экий вы, право... Ладно, зачем вы явились ко мне в Прагу?

Ответ мой был таков:

— Вашему величеству хорошо известно, что я — Джон Ди, баронет Глэдхилл, и у меня, в отличие от ярмарочных зазывал и суфлеров, нет тщеславных амбиций позолотить свое жалкое нищенское существование алхимическим золотом. От августейшего адепта я хотел услышать указания и мудрые советы. Что же касается Философского камня, то он нам нужен для того, чтобы трансмутировать тленную плоть.

Рудольф склонил голову набок. Сейчас он и в самом деле походил на старого беркута, который, нахохлившись, с непередаваемой, внушающей почтение скорбной обреченностью меланхолично смотрит в недосягаемое небо сквозь прутья решетки... «Плененный орел» — сравнение напрашивается само собой.

Наконец император бросает:

— Ересь, сэр! Единственная святыня, коей надлежит пресуществлять нас, христиан, находится в руках наместника Сына Божьего на земле, и имя ей: Святые Дары.

Слова эти прозвучали как-то двусмысленно: угрожающе и в то же время как скрытая насмешка.

   — Истинный Камень, ваше величество, по крайней мере я так осмеливаюсь предполагать, равно как и облатка после освящения, — материя не от мира сего...

   — Это все теология! — устало отмахивается император.

   — Это алхимия!

   — В таком случае Камень должен являться магическим injectum[38], который трансформирует состав нашей крови, — задумчиво шепчет Рудольф.

   — А почему бы и нет, ваше величество? Ведь и аиrит potabile[39] употребляется как напиток, коим мы очищаем нашу кровь!

   — Не будьте идиотом, сэр, — грубо обрывает меня император, — смотрите, как бы в один прекрасный день этот столь вожделенный Камень не оказался слишком тяжелым для вашего тела и не утянул вас на дно!

Странно, почему при этих словах в моих ушах внезапно отозвалось предостережение рабби Лева о летящей мимо цели молитве?..

После продолжительной паузы я ответил:

— Кто недостойно ест и пьет, тот ест и пьет суд свой![40] Так, кажется, говорил Господь.

Император Рудольф резко повел головой. Я почти слышу, как щелкнул орлиный клюв.

— Помните мой добрый совет, сэр: не есть и не пить ничего того, что до вас не попробовал кто-то другой. Мир сей полон коварства и яда. Откуда я знаю, что мне подносит каналья