Нас позвали высокие широты - Владислав Корякин

Работа на берегах залива Иностранцева проходила так. Высадились, как обычно, вчетвером. Вытащили дюральку подальше на берег, мы с Женей пошли на юг, Ильин с верным Лёхой — на запад. Температура примерно —3°, дует сильный ветер. С моря то и дело заряд за зарядом, очень неустойчивая погода. Иногда кусок неба пронзительной синевы, за заливом то и дело пятна золотистого солнечного света, играет невидимое солнышко. Приходит очередной заряд, выключает игру солнечного света, дальняя перспектива меркнет, несутся косые струи снежных хлопьев, обильно налипая на нашу робу. Изредка открывается нечеткая панорама с огромной скатертью ледника Павлова на противоположном берегу и массой плоских, похожих на столовые, айсбергов на переднем плане. Из серого облачного месива тут и там временами возникают дальние вершины и гребни, чтобы через минуту скрыться среди промозглого тумана. Выпавший снег ужасно усложняет работу, приходится «копытить» (новое словечко — по аналогии с добычей корма оленями зимой), извлекая образцы из–под снега. Он лишил нас восприятия цветовой гаммы пород, которая обычно помогает геологу в маршруте. Добывать мелкие раковины и их обломки из–под снега замерзшими пальцами — сплошная мука. На обеденный перекус остановились в ледяном гроте, за шумом примуса прислушиваясь к лихому посвисту ветра, наблюдая, как у входа проносятся снежные вихри. Определенно, короткое арктическое лето закончилось.

Во второй половине дня начался густой снегопад уже без просветов, временами с полной потерей видимости, только- только сориентироваться по береговой черте. Заснеженная приморская равнина в разрывах тумана выглядит печальной и умиротворенной. Маршрут, конечно, каторжный — всего 15 километров за 9 часов, но дело мы сделали: можно возвращаться на судно. Волнение у берега нас не пугает. На бревнах–катках (благо плавника хватает) скатываем, выбрав момент относительного затишья, нашу посудину в море. Первыми в нее прыгаем мы с Алексеем и, упираясь шестами, удерживаем нос навстречу волне. Остальные, пропустив очередной гребень, проталкивают корму вперед и, возможно из последних сил, седлают непослушную дюральку, отплясывающую на волнах помесь шейка с твистом. Дальше выдерживаем нос навстречу волне, пока не заведется мотор. И вперед к судну, в теплую каюту. Однако прежде предстоит помучиться на обледеневшей палубе, втирая дюральку на отведенное ей место.

На следующее утро (на календаре 15 сентября) без приключений высаживаемся на низкую, заваленную ледяными обломками галечниковую косу у восточною борта ледника Чаева. Только этот ледник, да невысокие юры в основании полуострова Шмидта отделяют теперь меня от Русской Гавани. Одинокая палатка на кромке заснеженной суши и моря, забитою айсбергами. Леха, оглядевшись вокруг, очень к месту пропел: «Куда вас, сударь, к черту, занесло, неужто вам покой не по карману?» Пожалуй, самый ледниковый лагерь из всех в этом сезоне. Синевато–зеленые фронтальные обрывы едва не нависают над палаткой, зеленые туши айсбергов заполняют залив, а валы окатанных морем округлых ледяных обломков завалили прибрежную гальку. На белом снегу начала зимы ложатся синие тени и багряный отблеск низкого солнца.

Не перестаю удивляться способности людей вжиться в самый неприспособленный для жизни ландшафт. После высадки тут же нашли пресную воду и плавник, поставили палатку с печкой, разобрали наше экспедиционное добро, приготовили ужин, и вот уже блаженствуем в спальниках, предаваясь воспоминаниям под равномерные вздохи наката и приятное потрескивание печки в местах, которые нормальному человеку не приснятся и в самых страшных снах. Спальник прогревается собственным теплом минут пятнадцать, прежде чем усталость возьмет свое и начнешь погружаться в блаженную дремоту, оставляя за пределами палатки все заботы и печали.

Утром по легкому морозцу начали с Женей подъем по правому борту ледника Чаева, поверхность которою оказалась хуже, чем мы ожидали. Полно снега, порой до полуметра. Каким–то образом Платонову удалось нащупать оленинскую свиту. Разумеется, эти наблюдения предстоит сбивать с теми, что получит Ильин. Чем выше, тем пейзаж все более зимний. Сверху отчетливо вижу знакомые места вплоть до гор Бастионы и Дальние, включая полуостров Литке. Совсем рядом, за ледником, горы ЦАГИ, хотя выходить к ним по такому снегу будет непросто. От увиденного в груди шевелится что–то теплое и слегка щемит сердце.

На следующий день Ильин с Платоновым ушли в совместный маршрут «сбивать» свои наблюдения. Собственное задание получил Поляков, а я остался камералить, поскольку пора было поразмыслить над полученными результатами. Пожалуй, в моем распоряжении впервые оказался такой длинный ряд наблюдений за изменениями ледников с 1913 по 1988 год, и, определенно, им требовалось распорядиться достойным образом. По результатам довольно короткого полевого сезона, похоже, стало возможно судить с позиций планетарного процесса, благо имеются и сведения, например, об изменениях вращения нашей скромной планеты…

Возвращается Поляков и делится впечатлениями. Разбивая лед, буквально на последних остатках воды он как–то ухитрялся мыть шлихи. Долго отогревал у печки опухшие красные руки и в тысячный раз клялся завязать, не делать глупостей, не искушать судьбу, покончить с ненужной героикой и вшивой романтикой, причем с подкупающей искренностью. В разгар его выступления вернулись оба маршрутника и с сочувствием внимают пылкому выступлению своего коллеги, временами поддакивая теми же соображениями и такими же намерениями воплощения в жизнь, причем не в первый и не последний раз. Удачи вам, ребята, в этих благих намерениях, только вот как вам это удастся… Между тем конец полевого сезона вырисовывается вполне отчетливо. Из нашего ледового лагеря мы с Платоновым успели посетить левый борт ледника Рыкачева, где я провел очередной контроль своей радиолокационной привязки фронта этого ледника. Из впечатлений — много солнца и злого ветра, от которого ломит лицо, следы песца и медведя, глубокий снег сделал пятнадцатикилометровый маршрут изматывающим.

19 сентября ледник Чаева и устроил нам шикарные проводы, когда его салюты следовали один за другим, и вскоре эскадры айсбергов блокировали побережье, а очертания дальнего горизонта, прежде такие прямые и четкие, стали напоминать иззубренную пилу. Целый флот новорожденных айсбергов пустился в плавание по Баренцеву морю. «Лабазируем» лагерь, то есть, свернув его, оставляем готовым к эвакуации морем. Незадолго до полудня выходим вверх по леднику Чаева, поначалу приноравливаясь к прежним следам, дальше — по свежевыпавшему девственному снежку. Погода за нас — безветрие, солнце закрыто легкими облаками, над ледником синяя опаловая дымка. Обильно «пускаем пар» на подъемах, не жалея сил. За три часа, временами в связках, пересекли ледник Чаева в направлении к горам ЦАГИ, где для меня начинались знакомые места еще по экспедиции МГГ 1957–1959 годов. Остановились на ночевку в одной из двух узких и глубоких долин, днища которых тогда были заняты подпруженными озерами. Там, где мы решили стать на ночевку, озеро оказалось спущенным, о чем свидетельствовали многочисленных следы уровней с отдельными сохранившимися плоскими глыбами зимнего льда, и местами настоящий хаос какого–то рваного льда. Среди этого дикого ландшафта наша палатка заняла слишком скромное место, и только свет свечи и шипение примуса выдавали присутствие людей, которые скромно отметили сорокалетие своего командира в обстановке, достойной полярного геолога.