Нас позвали высокие широты - Владислав Корякин

Обстановка на утро 28 августа: работы в Гавани Мака завершены, надо забирать наше окаянное плавсредство. Прибой практически прежний, однако обстановка уже иная. «Хмельницкий» рядышком, его казанка подстраховывает наши действия. Моряки так удачно высадили нас в самый накат, что даже наши портянки остались сухими. Теперь все зависит от наших действий. С такой страховкой и мы сами осмелели. Главное теперь для нас — правильно оценить волнение. Распределив роли, на бревнах–катках стремительно скатываем наше суденышко в набегающую волну, вдвоем с Поляковым каким–то образом впрыгиваем в него и тут же разворачиваем веслами дюральку навстречу волне. Каким образом это удалось, я так и не понял, в противном случае нас бы развернуло бортом к гребню и тут же выбросило на берег, но этого не случилось. Ильин с Платоновым каким–то образом уловили момент и вытолкнули дюральку веслами, действуя ими как шестами, за полосу прибоя. Теперь наше суденышко колышется вверх и вниз свободно на зыби, и даже мотор завелся с первой попытки. Прощай, Гавань Мака!

Настроение успеха заставило не терять время даром на переходе к мысу Визе, где нас ждут не дождутся Римма Федоровна и Владимир Ильич, я снова обратился к картам предшественников, с тем чтобы выбрать с них всю возможную информацию. Всюду, где мы работали, мало того что фронты ледников сплошь и рядом показаны заподлицо с береговой линией, они еще повсеместно совпадают с концами современных боковых морен. Даже по этим признакам седовскую карту не можно, а нужно использовать, тем более что она обещает характеризовать отступание ледников на начало потепления Арктики, пусть и не с самой высокой точностью, за 1913–1933 годы, используя также карту Кураева. Окончательное решение, однако, следует принимать после знакомства с ситуацией в окрестностях мыса Визе. Поскольку частично подобная работа успешно выполнена для районов залива Легдзина и Гавани Мака, есть все основания, что и районе мыса Визе можно ожидать того же.

Когда мы встретились с его обитателями, Римма Федоровна поведала об очередных происках Градусова при защите ее от медведя:

— Стрелял не туда, медведь мог напугаться и броситься в лагерь!

Предвещая близкое окончание полевого сезона, огромный, в два обхвата, диск луны в опалово–жемчужной дымке плывет за полоской облаков над нашим лагерем и окрестными горами, морем и ледниками. Мы снова вместе, в пустынном море только силуэты дальних айсбергов, и в душе у нас после пережитых приключений воцаряется мир и довольство жизнью, несмотря на очередные злодеяния и происки работяги Градусова.

Первый день календарной осени настолько отвратителен (ветер, дождь со снегом, и все это под рев прибоя), что Ильин объявил ею камеральным. Этот «день» затянулся на трое суток, по 3 сентября включительно. Возможно, чтобы подбодрить нас, волны принесли бутылочное послание на норвежском языке, несколько запоздалое, следующею содержания:

«Пароход «Вестеролен».

27 декабря 1986 года.

Привет! Тот, кто найдет это послание, может сообщить, где и когда оно обнаружено. Мы, четверо друзей, принимаем участие в каботажном круизе на «Вестеролене». Желаем веселою Рождества и счастливою Нового года».

За поздравления спасибо, но в связи с опозданием доставкой и отсутствием поблизости почтового отделения, боюсь, наш ответ затянется.

Я использовал время по–своему — для посещения ближайших интересных объектов поблизости в своих интересах. Стало понятным, например, почему западный участок фронта ледника Визе упорно не желал прорисовываться на экране локатора, — его загораживала высокая 70–метровая боковая морена. Ликвидация этого «белого пятна» традиционными не столь передовыми методами с помощью буссоли не заняла много времени. Не обнаружил здесь признаков теплого времени, характерного до образования современного оледенения 5–7 тысяч лет назад, во времена так называемого климатического оптимума. Зато морены соседнего ледника Анучина буквально нашпигованы толстенными (хочется написать — упитанными) раковинами Sacsicava arctica и массой обломков морского гребешка Pecten islandica, видимо, перемолотых ледником в процессе движения.

Зря мы иногда посмеиваемся над некоторыми слабостями Риммы Федоровны, достойной геологини послевоенного времени, когда на женщин свалилась вся тяжесть этой профессии, поскольку мужчины–геологи значительной частью погибли на фронте. Не будем забывать для примера, что якутские алмазы открыла тоже достойная женщина Лариса Попугаева (По рассказам причастных, не получила Государственной премии, будучи беспартийной.) Наблюдать, как в жуткую в погоду, примостившись в неудобной позе на обнажении, она орудует молотком, мурлыкая под нос «Закури, дорогой, закури…» или «Помню мезозойскую культуру…» из незабвенного студенческого репертуара послевоенной поры, нельзя без чувства уважения. В Арктику она пришла пораньше меня, причем начала работать в 50–х годах с самим Н. Н. Урванцевым, одним из самых известных геологов предвоенной поры, за которым месторождения современного Норильска и ликвидация «белых пятен» Таймыра и Северной Земли. Получить такого наставника в начале своего научного пути — везение выше среднего. Не сам тыкаешься носом, казалось бы, в неразрешимые проблемы, а под водительством умудренного наставника, прошедшего все и вся, который тебе подскажет, в трудную минутку поддержит, а надо, скажет все, что о тебе думает… Не могу пожаловаться на собственную школу, но, конечно, мне не хватало на Навой Земле подобного наставника. Отдает должное ребятам из отряда Ильина, хотя и с позиций своеобразного женского эгоцентризма:

— Нет, я бы так не смогла… Как вы на ледниках такое выносите…

Градусову, похоже, она не может простить равнодушие к геологии, в чем, несомненно, несправедлива. Нет–нет, а при обсуждении геологических проблем Ильин поинтересуется: «А девон — это сколько же лет?» Или его неожиданный комментарий: «Смотри–ка, моложе силура…» Порой задает вопросы, способные озадачить умудренного специалиста: «А самые древние породы — сколько лет? Четыре миллиарда — не может быть!.» В качестве помощника Соболевской он явно не на месте. Лихой водитель вездехода, для которого пересечение Таймыра что вдоль, что поперек раз плюнуть, совсем не подходит для дела, с которым бы справилась любая аккуратистка–студенточка, хотя сам Ильин видит свою роль в другом: «Мое дело — носить рюкзак за Риммой Федоровной и охранять ее от медведей».

Вот такие проблемы отряда, работающего, прямо скажем, в экстремальных условиях.

Мне не раз приходилось наблюдать, как не самые лучшие человеческие свойства в сходных условиях порой начинают буквально расцветать не лучшим образом. Приятно отметить, что у Ильина — ни намека на что–либо похожее. Знал, кого брать в свой отряд. Владимир Федорович определенно склонен к глубинным решениям, не лежащим на поверхности, причем задолго до выезда в поле. Сдержан и внешне не склонен проявлять своего руководства, но ни у кого здесь не возникает сомнений, кто здесь лидер. В этой роли напоминает айсберг: главное уже сделано на базе или даже на Большой земле, а здесь все предоставлено инициативе исполнителей. (Другое дело — их подбор, но это тоже сделано на Большой земле.) В поле Ильин пашет наравне со всеми, не меньше, а скорее больше… Главное в отряде — дело, что и определяет все остальное. Никаких вольных «мужских» разговоров, на которые наложено негласное табу. Только однажды Поляков, самый молодой и вдобавок неженатый, видимо, под влиянием солнечной и расслабляющей погоды, нарушил это «табу» неожиданным вопросом: «Владислав Сергеевич! А у вас были любовницы?»