Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

Уна колебалась. Робин вежливо, но с сочувственной теплотой ждала продолжения.

– Она ему позировала для фотографий. Ну, сами понимаете, для каких фотографий. И только теперь опомнилась: надумала их себе забрать. Я ей: скажи на милость, как ты могла такое ему позволить, Марго? Узнай об этом ее мать – она бы не пережила такого удара. Как родители ею гордились, единственной своей доченькой, своей замечательной девочкой. Всплыви эти фотки в каком-нибудь журнале или еще где, родители бы этого не вынесли, они же всем соседям хвалились, какая у них Марго умница-разумница. Ну, я ей и говорю: поехали к нему вместе, мы эти снимки изымем. Приехали ни свет ни заря и давай в дверь ломиться. Так этот ублюдок Сетчуэлл… я, конечно, извиняюсь, вы скажете, что так выражаться не по-христиански, и будете правы, но дослушайте до конца. Сетчуэлл сказал Марго так: «Я буду говорить с тобой, но не с твоей нянькой». С твоей нянькой! Так вот. Я в Вулвергемптоне десять лет проработала с жертвами домашнего насилия и знаю один из самых типичных признаков мучителя: если жертва не идет у него на поводу, он из этого делает единственный вывод: что власть над ней забрал кто-то другой. К примеру, «нянька». Не успела я опомниться, как он втащил ее в квартиру и захлопнул у меня перед носом дверь. Слышу: орут, ругаются. И Марго, храни ее Господь, себя в обиду не дает. А после… и это главное, поймите меня правильно… я рассказала все это инспектору Тэлботу, а у него в одно ухо вошло, в другое вышло. Затем его сменил… как же его?…

– Лоусон? – подсказала Робин.

– Точно, Лоусон, – кивнула Уна. – Я им обоим говорила: мне через дверь было слышно, как ругались Марго и Пол, Марго требовала у него фотографии и негативы… Вы ведь понимаете, это не одно и то же. Негативы требуется изъять, чтобы с них не печатали новых фотографий. Но он отказал. Заявил, что у него на все снимки авторские, блин, права, сволочь такая… а потом я услышала, как Марго говорит, и это важный момент: «Если ты кому-нибудь покажешь эти фотографии, если когда-нибудь они появятся в печати, я пойду прямиком в полицию и расскажу об этой твоей постельно-подушечной фантазии…»

– Постельно-подушечной фантазии? – переспросила Робин.

– Именно так она сказала. И он ее ударил. Залепил пощечину, да такую звонкую, что я через толстую деревянную дверь услыхала. Ну, я давай молотить в дверь кулаками и ногами. Пригрозила: если он мне не откроет, я немедленно пойду в полицию. Он перепугался. Отворяется дверь – и выходит Марго, держась рукой за щеку, пунцовую, со следами пальцев. Притянула я ее к себе, заслонила и сказала Сетчуэллу: «Больше не смей к ней приближаться и заруби себе на носу, что от нас услышал. Если только эти фотки где-нибудь всплывут, пеняй на себя». Клянусь вам, он прямо вызверился. Приблизился ко мне вплотную, напоминая, что может при желании со мной сделать. Чуть ли не на ноги мне наступал… Я не сдвинулась с места, – сказала Уна Кеннеди. – Не дрогнула, но страху натерпелась, не буду отрицать. И тут он спросил Марго: «Ты ей сказала?» А Марго ответила: «Она ничего не знает. До поры до времени». А он такой: «Ты же понимаешь, что с тобой будет, если проболтаешься». И устроил пантомиму… ну, не важно. Это была… непристойная поза, скажем так. Запечатленная им на одной из фотографий. Ушел обратно в квартиру и захлопнул дверь.

– Марго так и не объяснила, что там была за фантазия? – спросила Робин.

– Не захотела. Вы можете подумать, что она испугалась, но… знаете, я полагаю, что просто таковы женщины, – вздохнула Уна. – Мы таким образом приспосабливаемся к нуждам общества, но, может, и мать-природа приложила к этому свою руку. Много ли детей дожило бы до года, если бы мамы не умели их прощать? Даже в тот день, когда у нее на лице остался отпечаток его ладони, Марго не желала ничего мне говорить, потому что какой-то частью своего сознания не хотела причинять ему вред. Я такого насмотрелась за то время, что занималась жертвами домашнего насилия. Жертвы имеют обыкновение выгораживать своих мучителей. До последнего их защищают! У некоторых женщин любовь умирает трудно.

– После этого она встречалась с Сетчуэллом?

– Богом клянусь, хотела бы я сказать «нет», – сказала Уна, качая головой, – однако да, встречалась. Их так и тянуло друг к другу. Марго приступила к учебе, но пользовалась таким успехом в клубе, что ей разрешили работать неполный день, так что мы по-прежнему часто с ней виделись. Однажды в клуб позвонила ее мама – заболел отец, но Марго почему-то до них не доехала. Я сильно испугалась: где Марго, что с ней стряслось, почему ее там нет? Часто мыслями возвращаюсь к этому моменту… ну понимаете, вначале у меня была полная уверенность, что она ко мне примчится, как в первый раз. В общем, когда до Марго дошло, как я переживала, не зная, что с ней случилось, она сказала мне правду. Они с Сетчуэллом начали все сначала. Завела известную песню: он поклялся никогда больше не поднимать на нее руку, от стыда выплакал все глаза, признал, что это была самая ужасная ошибка в его жизни, но, мол, по большому счету она сама виновата – не надо было его провоцировать. Я ей сказала: «Если ты даже сейчас, после всего, что он сделал, не способна разглядеть его сущность…» Короче говоря, они снова рассорились и – сюрприз, сюрприз – он не только ее избил, но и сутки продержал взаперти у себя в квартире. Она в первый раз прогуляла смену. И чудом не потеряла работу: пришлось выдумывать какую-то бредовую историю. Ну и наконец, – сказала Уна, – она мне говорит, что получила хороший урок, что я всю дорогу была права, что она никогда к нему не вернется… одним словом, finito.

– Она сумела получить свои фотографии? – спросила Робин.

– Это был первый вопрос, который я ей задала, узнав, что они опять сошлись. Она ответила: он божился, что все уничтожил. И она ему поверила – опять.

– А вы – нет?

– Ну конечно нет, – ответила Уна. – Я его видела сразу после того, как Марго пригрозила заявить в полицию о той его фантазии. Это был перепуганный человечишко. Он никогда бы не уничтожил то, что давало ему возможность диктовать ей свои условия… Нормально будет, если я закажу себе еще капучино? – извиняющимся тоном спросила Уна. – У меня в горле пересохло – столько всего наговорила.

– Конечно, конечно. – Страйк подозвал официанта и заказал для всех еще по чашке кофе.

Уна указала на стоящий у ног Робин пакет универмага «Фортнум»:

– Тоже к Рождеству запасаетесь?

– О нет, я купила подарок для племянницы. Она родилась сегодня утром, – улыбаясь, ответила Робин.

– Поздравляю, – сказал Страйк, удивляясь, почему Робин ничего ему не сказала.

– Прелесть какая, – сказала Уна. – А у меня в прошлом месяце пятый внук родился.

В ожидании кофе Уна показывала Робин фотографии своих внуков, а Робин продемонстрировала две фотографии Аннабель-Мари.

– Чудо, правда? – сказала Уна, разглядывая через свои ярко-красные очки для чтения фотографии в телефоне Робин.

Она попыталась вытянуть похвалы и у Страйка, но, поскольку он узрел только злую лысую мартышку, его вялое согласие прозвучало не очень убедительно.