Северная Пальмира - Роман Буревой

– Как ты думаешь, что я с тобой сделаю? – спросил Элий.

Голос его был необычайно спокоен.

– Ничего. Что ты можешь со мной сделать? – ответил Трион, сплёвывая комья оставшихся у него во рту обрывков. – Дай попить.

– Я отдам тебя под суд, – пообещал Элий, – и тебя приговорят к смерти. За измену Риму. За то, что по твоей вине погибли три римских легиона. За то, что ты делал для Чингисхана новую бомбу.

Трион презрительно фыркнул.

– Не пойдёт, – сказал Квинт. – Под суд его отдавать нельзя. Бенит тут же потребует его выдачи. И Гай Аврелий выдаст. Да и кто угодно выдаст – потому как Трион совершил преступление против Империи. А Бенит, едва получит Триона, тут же его освободит и потребует сделать бомбу для него, Бенита. Он за эту бомбу все что угодно отдаст. Хоть десять легионов. И десять миллионов сестерциев в придачу.

Трион резко повернулся – разумеется, насколько ему позволял кокон, – и поглядел на Квинта.

– Ты кто?

– Тень Элия, – отвечал тот. – Можешь называть меня Квинтом.

– Он прав, – сказал Элий. – Юний Вер, почему ты его не убил?

– Я им восхищаюсь. Он удивительный экземпляр. Я все ломаю голову и не могу понять – как он мыслит. Сам Сократ бы не понял, хотя он и мудрейший из людей. Даже если бы он в самом деле прожил лишние тысячу шестьсот лет, все равно бы не понял. Это такая головоломка, которая даже мне не под силу. Я – Логос, бог, но не могу понять человека. Человека, который мою бессмертную «Нереиду» в чёрные тряпки под ногами превратил. Невероятная метаморфоза. Я теперь понял: самое замечательное в нашем мире – это метаморфозы. То, что постоянно, то неинтересно. А метаморфозы – это замечательно. Это как полет. Люди наконец полетели – это метаморфоза. А ты, Элий, способен на метаморфозу, как ты думаешь?

– Думаю, что да.

– Он сошёл с ума или притворяется? – шёпотом спросил Квинт у Элия.

– Я играю роль, – тут же отозвался Логос. – Но не могу из неё выйти, вот в чем штука. Вот и бегаю по просцениуму туда-сюда, туда-сюда, жду, когда появится бог из машины и все разрешит. Ах да, ведь я и есть бог. И я появился… Но ничего не разрешил. – Он выдернул из головы клочок красно-рыжих волос. – Интересно, те волосы, что вырастут, будут такого же отвратительного цвета?

– Он правда хотел собрать новую бомбу? – спросил Элий.

– Чего там хотеть? Он её сделал. Почти. Куда мощнее, чем та, что взорвалась в Нисибисе. Он её собирался доставить в империю Си-Ся. Страна совсем невеликая. Но Чингисхан эту страну ненавидит. За дерзость. А говорит, что за предательство. Смелость – она всегда предательство по отношению к тирану. Как же он называется, этот город? Позабыл… Но я заряд вытащил и спрятал. А железяка монголам досталась. Но это ерунда, потому что все учёные Триона могут говорить только «гу-гу» и писать в кровать. Через годик Фарин раскроет им уста и поможет издать первые звуки, а Фабулин вновь научит словам, а Локуций – целым предложениям, а Нумерия поможет вновь научиться считать. Но бомбу они не создадут, ибо никто из богов не поможет им в этом.

– Трион, тебя будут судить здесь и сейчас, – сказал Элий.

Трион хмыкнул, уверенный в своей защищённости. Ему наконец удалось высвободить из полуразмотанного кокона руки, и он отёр влажное лицо краем простыни с пустовавшей кровати.

– Не получится. Ты не судья. Ты даже не римский гражданин.

– Квинт будет судьёй. У него есть гражданство. Элий Цезарь когда-то сделал все, чтобы ты избежал суда, академик Трион. Гай Перегрин предаёт тебя ныне суду.

У Триона задёргалась щека. Физик хотел сказать что-то. Но слова застряли в горле.

– Ты нарушаешь процедуру. Обвинитель должен подать жалобу, – заявил Трион.

– Твои обвинители – те легионеры, что сгорели в ядерном пламени под стенами Нисибиса. – Квинт в ярости ткнул кулаком в подушку так, что перья полетели. – Умершие в клинике Нормы Галликан в нестерпимых мучениях.

– Ему нужен защитник, – сказал Элий, не обращая внимания на протесты Триона. – Вер, защищай его.

– Я? С охотою. Моя речь будет эффектной и краткой. Я утверждаю, что человеческий разум может любую вышину покорить. И вот Трион покорил вершину. Но это не человеческая вершина. Эта вершина сродни Олимпу. И он, человек, на неё поднялся.

– Неплохо! – кивнул Трион. – Совсем неплохо.

– Но пока он добирался до сути вещей, луща природу, как орех, душа его опускалась в Тартар, на самое дно. И он повис отравленной нитью между Олимпом и Тартаром. Он сделал бомбу. Он её взорвал. Он не испугался того, что сделал. Это непостижимо. Это такая глубина, в которую и заглянуть невозможно. Боги разграничили строго – божественное и человечье. Он нарушил все запреты, он посягнул на то, что принадлежало богам.

– Разве это речь защитника? – возмутился Трион.

– Тебе даётся последнее слово, – сказал Элий.

– Я хотел служить Риму, – сказал Трион. – Я делал бомбу для Рима… – Он запнулся. – Да, я сделал бомбу, но никто не оценил ни моего ума, ни моей энергии. – Трион возвысил голос. – Меня осудили, меня растоптали. Да! Я не собирался хоронить свой талант. Если я мог это сделать, значит, должен был сделать. Почему этот толстый старик с огромным животом и седыми волосами не покарал меня, если я нарушил запрет богов, а?! Что ж он медлил со своим перуном? Ведь боги знают все на свете и могут тоже все!.. – Трион замолк – крик застрял в горле. Потому что мысль, поразившая его, была подобна удару молнии царя богов. Почему он, Трион, представляет Юпитера толстым стариком, ведь статуи изображают красавца-атлета с золотыми волосами в расцвете лет? Откуда этот жирный живот, эти седые кудри? Почему мысленно он видит Юпитера стариком? – Неужели боги стареют? – прошептал Трион.

– Прекрасная речь, – сказал Квинт. – Суд приговаривает тебя к смерти, Гай Трион.

– Глупая шутка, – клацнул зубами учёный. Его стало знобить – у него был жар.

– Я бы мог вздохнуть и не выдохнуть, – сказал Логос, – выпить его память, и он бы сделался как ребёнок. Но мозг его так могуч, что, боюсь, восстановится вновь. Ему не нужны ни Фарин, ни Фабулин, ни Нумерия, и даже Минерва ему не нужна. Он сам научится всему. Это страшно. Но лишь отчасти. Страшнее другое – ему плевать на Помону и Флору, на Меллону и Палес, и даже на богиню Луцину ему плевать. Так что я не могу выпить его память, не могу ослабить его мозг. Он сильнее меня. Потому что он не признает бога Термина[55]и легко переступает любые границы.

– Вывезем его подальше за город и казним где-нибудь в болотах, – сказал Квинт. – А труп закопаем.

Элий взял Вера за руку и подвёл к кровати, на которой лежал Всеслав. Казалось, страсти, которые бушевали в палате, могли разбудить и мёртвого. Но юного гладиатора не разбудили. Он был так же неподвижен и равнодушен ко всему.