Брак по-американски - Анна Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мама — ты гений! — с восторгом прошептала я.
— Нет! Я — не гений! Пушкин писал, что «гений и злодейство — две вещи несовместимые». Я сейчас такая, что не дай Бог! Я его не прощу. Никогда в жизни!
«Я тоже!» — подумала я без восторга.
«Hello, my dear!
Хотел попробовать вас застать, девушка, но не успел! Однако оставляю вам свой привет, чтобы вы знали, что я пытался! Надеюсь увидеть вас! Желаю хорошего вечера. Скучаю. Целую».
«Здравствуйте, девушка!
Перед тем, как уехать из города Манхеттена, мне хотелось оставить вам свой голос на случай, если вам захочется его послушать! Целую, обнимаю, приветствую и надеюсь скоро вас увидеть!»
«Здравствуйте, девушка!
Ну, что же это такое? Уже несколько дней не могу вас застать! Просто теряюсь в догадках, не могу найти, — стремлюсь душой, но натыкаюсь на пустоту, хватая руками! Очень жаль! Надеюсь соединиться с вами, соединиться, соединиться!
«Hello, my dear!
Это я! Хотел тебя застать, чтобы только сказать, как я скучаю! Хотелось бы тебя увидеть и сегодня, и завтра, и послезавтра! Звони мне, когда хочешь, а я буду звонить тебе! Пожалуйста, помни меня, помни меня, помни меня! А я никогда тебя не забуду, ты должна это знать! Целую!»
Так мой адвокат разговаривал со мной через автоответчик, а мне не хотелось ему перезванивать. Честно говоря, мне вообще ни с кем не хотелось разговаривать.
Со многими я просто раздружилась, например, с Маратом и Ириной. Иринка пару раз забегала ко мне, но сама я не звонила и к Марату заходить на работу желания не было.
Соседка Тамарка иногда заглядывала на минутку перекурить.
На работе Белла подходила ко мне, гладила по плечу и шептала: «Я по тебе скучаю!»
Я была рядом с ними и в то же время одна. Всё вокруг было бесцветным, безвкусным и бессмысленным.
В конце концов, Рвачёв меня поймал.
— Я еду по делам в Принстон. Вот, где настоящая Америка, не то, что ваш местечковый Брайтон-Бич! Хочешь посмотреть университет? Могу тебя взять с собой! И о делах поговорить надо. Скоро суд. Надо обсудить тактику поведения.
Делать мне было всё равно нечего. Я поехала. В машине Рвачёв поставил магнитофонную плёнку с мелодиями знаменитых американских шлягеров и под аккомпанемент пел мне о любви, о моей чудесной улыбке и о том, как он скучает. Голос у него был приятный, пел он хорошо.
По дороге мы остановились перекусить. В ресторанчике Рвачёв взял меня за руку и расчувствовался.
— Я раньше стихи писал! — признался он. — А теперь ни одна рифма на ум не идёт! Всё как-то не так! Скучно. Друзья все изменились. Жена ревнует как сумасшедшая, следит за каждым моим движением, за каждым телефонным звонком. В общем, погас мой очаг! Ну, скажи, ты меня любишь?
В ответ я взяла салфеточку и написала:
— Ты злая! — сказал Рвачёв. — Но я тебя всё равно люблю!
— А ты очень «добрый»! — в тон ему ответила я. — Хочешь ещё?
— Хочу! — глядя мне в глаза, ответил Рвачёв.
— Пожалуйста!
Я молча протянула листочек Рвачёву.
— Ты не просто злая, ты очень злая!
— Не нравится — не ешь!
— Нравится! Очень нравится! Ты — необыкновенная женщина! Твой муж — болван!
— Это я уже слышала. Поедем. Хватит сидеть!
Мы сели в машину. Молча ехали ещё полчаса. Остановились в парке, около большого красивого здания.
— Это университет? — спросила я.
— Нет, это — отель. Пойдём, отдохнём немножко…
Университета я так и не увидела.
На прощание Рвачёв достал из дипломата толстый пакет и протянул его мне.
— Вот, банковские счета и другие бумаги от адвоката твоего мужа получил. Посмотри, подумай, и свои соображения изложи мне. Лучше в письменном виде.
Я удивлённо посмотрела на своего адвоката.
— Я думала, это твоя работа!
Рвачёв сразу побагровел и взъерошился.
— Во-первых, ты его дела лучше знаешь, а во-вторых, я думал, что тебе это самой интересно!
— Ладно, не кипятись, посмотрю!
До суда оставалось десять дней, он должен был состояться почти в тот же день, когда у нас была бы годовщина свадьбы.
Вот тебе и ирония судьбы!
Когда я пришла домой, мама сидела у стола и читала какие-то листочки, мелко исписанные знакомым почерком.
— Письмо? От кого? — спросила я.
— От Славки, из Ленинграда. Хочешь, почитай.
Я взяла письмо.
10.12.92
Санкт-Петербург
Здравствуй, моя дорогая!
Стою перед тобой на коленях и, повинно опустив голову, прошу не казнить, моя повелительница! Так безобразно редко, наверное, никто тебе не пишет!
Сколько я помню, каждый раз начинаю письмо и пытаюсь найти какое-то оправдание своему непростительному поведению. Все твои письма получил. Спасибо и тебе, и тем добрым людям, которые перевозят их, звонят мне, разыскивают, когда я бываю в отъездах, и всегда участливы, и всегда хорошо отзываются о тебе. Я уверен, то очарование, которым ты обладаешь, действует на людей, и все они оказываются готовыми тебе помочь.