Брак по-американски - Анна Левина

повесть в рассказах

Знакомиться можно по-разному.

Можно написать в газету, можно позвонить по объявлению, можно обратиться к свахе или терпеливо ждать, пока кто-то из родных и знакомых даст твой номер телефона очередному неженатому «жениху». Рокфеллера как-то спросили, как он стал «Рокфеллером». Он ответил: «Я всегда использовал сто шансов их ста». Это и мой девиз. Поэтому я встречаюсь со всеми.

Все нью-йоркские женихи делятся на две категории: воспитанные и невоспитанные.

Невоспитанный жених сразу после «здрасьте» спрашивает адрес и хочет придти в гости. Моя подруга Софа называет это «снять комиссионный сбор». Придя в дом, невоспитанный жених ведет себя так, как будто пришёл по обмену. «Можно посмотреть вашу квартиру? Интересная планировка, ливинг у вас большой, а окна куда? Можно заглянуть в спальню? Чудесная комната!» и так далее. Потом он садится прямо к столу и ждёт, чтоб его угощали, иногда подначивая: «Ну, сейчас посмотрим, какая вы хозяйка!» Некоторые не ждут приглашения, а со словами: «Страшно как пить хочется!» — сами открывают холодильник и ни в чём себе не отказывают.

Я этого не люблю. И не потому, что мне жалко стакана чаю. Просто, когда человек уже вошёл в дом, расстаться с ним не так-то легко, а иногда очень хочется, и желательно побыстрее. Кроме того, пустая квартира и уютная спальня располагают и воодушевляют на подвиги.

Сопротивление воспринимается как личное оскорбление, и дальше становится небезопасно. Казалось бы, как всё просто: не нравится — не зови. Но не тут-то было. Как бы ты ни старалась и ни изворачивалась, если мужчина поставил себе цель придти в гости, он сделает так, как хочет. Не верите? Читайте дальше, убедитесь сами!

Воспитанные женихи бывают скупые и очень скупые. Очень скупой, но воспитанный жених будет мотать тебя по улицам в любую погоду, якобы гулять, до тех пор, пока, замёршая и усталая, ты не позовёшь его в гости, а дальше всё будет так, как я только что описала.

Воспитанный и просто скупой жених ведет в «Эль Греко», на Шипсхед Бей, в зеркальную стекляшку, похожую на санаторную столовку. Столики напоминают купе, а вокзальная обстановка вокруг начисто отбивает аппетит, поэтому риск потратить больше, чем пять-шесть долларов, невелик. Сопротивляться бесполезно. Я пробовала:

— Куда мы едем?

— На Шипсхед Бей.

— В «Эль Греко»?

— Да.

— Я не люблю это место.

— Вас что, там знают?

— Нет, просто я его не люблю.

— А что вы любите, Брайтон?

Кинуть камень в Брайтон — признак хорошего тона среди бывших ленинградцев и москвичей:

— Ненавижу Брайтон, там эти русские всё заполонили!

— А что, чёрные лучше?

— Вы из Одессы?

— Нет, я из Ленинграда.

— Как это можно быть из Ленинграда и любить Брайтон!

— Очень просто, мне всё там нравится!

С оскорблённым лицом «жених» разворачивается, мы едем на Брайтон, проезжаем из одного конца Брайтон Авеню в другой, опять разворачиваемся, «жених» восклицает: «Парковки нет!» — и мы возвращаемся на Шипсхед Бей, в «Эль Греко».

Скупой жених с претензией на тонкий вкус везёт в Гринвидж виллидж и ведёт куда-то вниз, в подвал, в какие-то скамейки, где люди непонятного пола и происхождения ни с того ни с сего громко смеются, вокруг какофония, якобы музыка, все ходят, выходят, дико накурено и вообще непонятно, что происходит. Потолкавшись там с видом знатока часа полтора-два и выкурив пачку самых дешёвых слабеньких сигарет «Carlton», «жених» отвозит тебя домой с таким видом, будто только теперь ты узнала, что такое настоящая Америка, и только благодаря ему.

Иногда знакомство начинается с фразы: «Сегодня после обеда у мамы я сел на диету. Решил три дня ничего не кушать. Куда пойдём?» «В Сипорт», в таких случая отвечаю я, и мы весь вечер любуемся на кораблики.

У меня своя диета — я после двух часов дня не ем. Стакан чаю, яблоко, кусок арбуза — вот всё, что я могу себе позволить. Но это моя тайна, собственно, о ней меня никто и не спрашивает, а так, на всякий случай, вдруг у меня волчий аппетит к вечеру, сразу же дают понять, что наши женские фокусы «поесть на халяву» давно известны и дураков нет.

У меня был один приятель, который очень хотел встретить ту, о которой давно мечтал, поэтому встречался часто и со многими. «Слушай, — говорил он мне, — ты как друг можешь объяснить, почему они все приходят на свидание голодными? Ведь мы ещё не знакомы, а я уже должен её кормить!»

Я знаю, о чём вы сейчас подумали: «Интересно, а что ей надо?» Но тут я даю возможность полёту вашей фантазии. Давать рецепты, как жить, я не могу. И, наверное, никто не может, поскольку «что такое счастье — это каждый понимает по-своему», — как сказал Аркадий Гайдар, и это своё каждый должен найти сам. Итак, что мне НЕ надо…

Из разговоров…

— Знаете, я парикмахер, а где вы стрижетесь?

— У меня есть свой мастер около дома.

— И сколько же он с вас берёт, этот ваш мастер?

— Двадцать один доллар.

— Господи, да что тут у вас на голове стричь за двадцать один доллар? У вас волос-то почти что нет! Приходите ко мне, и я вам, как близкой знакомой, сделаю всё то же самое за десять долларов!

— Спасибо, не приду.

Мой ровесник, в Америке шестнадцать лет, программист. Я тоже программист, и к моменту знакомства жила в Нью-Йорке полтора года, из которых на своей первой работе успела отработать только полгода. Как у большинства вновь прибывших, вся мебель в квартире была со свалки. Разница от прожиточного велферного уровня жизни, к которому мы с дочкой за первый год в Америке так привыкли до программисткой зарплаты, ушла на кондиционер и скромный недельный отдых во Флориде. Утром, по дороге в Манхэттен, я, ликуя от счастья, незаметно щипала себя за руку и спрашивала: «Господи, неужели это я, программист, иду на работу?» А вечером, с головной болью до тошноты, засыпая в метро, только опустившись на сидение, просыпаясь в холодном поту от ужаса, что я проехала свою остановку: «Господи, — скулила я внутренним голосом, — неужели у всех программистов так болит голова? Через глаза, обручем в виски, а оттуда в затылок и шею!» И хочется только спать, спать, и вдруг так ясно, как молния: «Я знаю, где ошибка! Моя программа работать не будет!» И сна как не бывало, и только скорей бы завтра, чтоб всё исправить! «О Господи, как же это я раньше не заметила!» а в голове крутиться: «Если это так, то будет так, а если не так, то…», и вдруг замечаешь, что смотришь на кого-то в упор, и человек уже нервничает. «А где это я? Ну вот, опять проехала…»