Очерки истории средневекового Новгорода - Валентин Янин

С формальной точки зрения хиротонисание у митрополита Герасима не является антимосковским актом. Герасим, будучи смоленским епископом, отправился в Константинополь добиваться Русской митрополии осенью 1432 г.[576], когда митрополичья кафедра была вакантной; в 1433 г. «Герасим владыка в осень приеха из Царяграда от патриарха поставлен митрополитом на Рускую землю, а приеха в Смоленск. А на Москву не поеха, зане же князи рускии воюются и секутся о княженьа Рускоа земли»[577]. 28 июля 1435 г. Герасим, схваченный литовским князем Свидригайлом в Смоленске, после четырехмесячного заточения в Витебске был сожжен то ли Свидригайлом, то ли его преемником Сигизмундом[578]. Поставление Исидора в митрополиты состоялось после гибели Герасима. С точки зрения Константинопольской патриархии, Герасим – законный русский митрополит. Однако вряд ли его митрополитство признавалось в Москве. Основные факты его святительской деятельности (поставление и гибель) фиксируют только псковские летописи; общерусское летописание отмечает лишь поставление им Евфимия II. Имя Герасима отсутствует в списке русских митрополитов, содержащемся в Никоновской летописи, где непосредственным преемником Фотия назван Исидор[579]. Между тем Евфимий, остававшийся при Фотии полтора года не хиротонисанным, спешит на поставление в Смоленск, как только там, в литовских владениях, появился новый провозглашенный Константинополем Русский митрополит.

В этой связи весьма любопытным представляется объяснение трехлетней задержки с поставлением Евфимия II, изложенное в одной из редакций Жития Михаила Клопского: «Сему же чудному Еуфимию, возведену бывшу на престол, случися тогда нестроение в граде: овии от гражан прилежаху по древнему преданию русским царем, вельможи же града вси и стареишины хотяху латыни приложитися и сих кралю повиноватися. И тако нестроению велику сущу, и того ради блаженому Еуфимию несовершившуся архиереиства саном три лета»[580]. Разумеется, в этом достаточно позднем тексте ощутима проекция на 30-е годы XV в. событий и оценок последнего десятилетия существования независимого Новгорода, однако лежащая в основе приведенной версии мысль о политическом противостоянии Новгорода и Москвы, несомненно, заслуживает внимания.

Определенную ясность в рассматриваемый вопрос вносит давно вошедшая в научный оборот, но неверно датированная при публикациях грамота митрополита Фотия тверскому епископу Илие с разрешением рукополагать ставленников из соседних местностей вдовствующей Новгородской епархии[581]. Этот документ известен по двум спискам в августовской книге макарьевских Миней-Четьих, где указано, что «дана бысть грамота сия нашего смирения, на утверждение тому, на Москве, месяца августа в 8 день, в лета 6930, индикта». На основании цитированной фразы А. С. Павлов датировал грамоту 8 августа 1422 г. В документе подчеркивается: «Веси убо, еже есть ныне епископиа Великого Новагорода без епископа есть, и христианьству православному нужно есть без священников быти, а поставити их тамо несть кому». С формальной точки зрения Новгородская епархия в 1422 г. действительно могла быть названа вдовствующей: возглавлявший ее в это время Феодосий был избран и возведен на сени 1 сентября 1421 г. согнан же с владычества самими новгородцами 30 августа 1423 г., «бе два лета на сенех в дому святеи Софеи»[582]. Феодосий так и не был хиротонисан, что юридически оставляло кафедру вакантной и не давало ему права поставлять клириков. И в то же время считать такую кафедру вдовствующей митрополит мог бы лишь в случае конфликта, нежелания поставить новгородского владыку, проявленного либо митрополитом, либо самим Феодосием. Летописи, к сожалению, оставляют без разъяснения причины непоставления Феодосия[583].

Тем не менее к 1422 г. грамота Фотия отнесена быть не может (что было отмечено Е. Е. Голубинским[584]), поскольку в ней говорится: «И потом был у меня владыка Иван А потом прислали ко мне Симеона, а после того Еуфимиа, и яз обею поставил им во владыки». Упоминание Евфимия, под которым может подразумеваться только Евфимий I Брадатый, датирует документ временем не ранее его кончины, случившейся 1 ноября 1429 г., но и не позднее 2 июля 1431 г., когда умер митрополит Фотий. Коль скоро грамота имеет дату – 8 августа, – она не может относиться ни к 1429 г., когда в указанный день еще был жив архиепископ Евфимий I, ни к 1431 г., когда к этому дню Фотий уже умер. Ее можно отнести лишь к 8 августа 1430 г. Надо полагать, что последняя цифра «И» в числе «ЦЛИ», обозначающем год, была принята переписчиком за сокращенное написание слова «индикта».

В 1430 г. новгородским владыкой, еще не хиротонисанным, но уже нареченным, был Евфимий II Лисицкий, которого возвели на сени, как уже отмечено, 13 ноября 1429 г. Отрицать наличие в Новгороде главы епархии спустя девять месяцев после его избрания митрополит Фотий, разумеется, имел полное право, поскольку официального поставления Евфимия II в архиепископы к моменту написания грамоты не произошло. Однако перепоручение его функций в пограничных новгородских приходах епископу соседней епархии – акт, несомненно, выходящий за пределы если не формальной юрисдикции, то, по крайней мере, традиционной этики, оправданием которому мог бы быть только демонстративный отказ самого Евфимия от хиротонии у московского митрополита. По существу грамота Фотия содержит в себе элемент интердикта: в приходах Новгородской епархии, пограничных с Тверью, рукополагать священников поручается тверскому епископу; на основной же территории Новгородской земли процесс формирования клира остановлен до исчерпания конфликта и, следовательно, поставлен в зависимость от покорности Евфимия московскому митрополиту.

В грамоте митрополитом Фотием именно конфликтная ситуация обозначена как важнейший повод передачи указанных функций тверскому владыке: «Ино преже, как есмь пришел на святеишую митрополию Рускую с грамотою святаго патриарха и всего святаго вселеньскаго Збора, и послы святаго царя и святаго патриарха и святаго Збора, со вселеньскыми грамотами посланные к ним о церковнои старине, и были у них, чтобы старины церковные – суда позывного опустилися Церкви Божиеи и мне, святителю, по старине митрополии Киевские и всеа Руси и они старины не не опустилися. И потом был у меня владыка Иван и ял ми ся был ту старину церковную отправити, да не отправил. И потом прислали ко мне Симеона, а после того Еуфимиа, и яз тех обею поставил им во владыки, и те владыки такоже ми ся были яли старину церковную отправити. А и все ти ми послы новгородцкыи давали таково слово, что им было старины отступитися Церкви Божиеи и мне. Да как те владыки тое старины церковные не отправили; тако и те новгородцы не отступились тое старины Церкви Божиеи и до сего времени. А та Божиа Церковь вдовьствуеть, а христианом пастыря несть»[585].