Очерки истории средневекового Новгорода - Валентин Янин

Изложенному наблюдению, казалось бы, противоречит то обстоятельство, что церковь св. Якова на Добрыне улице в позднейшее время считалась посвященной не Якову Перскому, а апостолу Якову «брату Господню» (Якову Алфееву; дни поминовения в церковных службах – 9 и 23 октября). Однако самое раннее такое обозначение относится к последней трети XV в., будучи впервые зафиксировано в «Описании семи новгородских соборов»[563]. Во всех более ранних случаях она называется просто Яковлевской. Это имеет отношение и к летописному сообщению под 1423 г., когда она поименована храмом Якова апостола[564], поскольку так она обозначена только в Новгородской Третьей летописи XVII в., тогда как в Новгородской Первой летописи младшего извода середины XV в. подобное уточнение отсутствует. Примером того, как посвящение алтарей изменялось в пользу более значительных одноименных святых, может служить судьба придела Якова Перского в Знаменской церкви. Мы уже видели, что возникновение этого придела связано с главной задачей знаменского культа и Знаменского храма. Тем не менее к 1611 г. он в «Росписи новгородских храмов» именуется приделом во имя св. Якова Алфеева.[565]

Такая эволюция посвящений имеет определенный смысл и способна объяснить странное и парадоксальное на первый взгляд обстоятельство. Казалось бы, победа Москвы над Новгородом при Иване III должна была способствовать не распространению, а, напротив, уничтожению знаменского культа, антимосковского и сепаратистского по своему существу. Между тем после вхождения Новгорода в состав единого Русского государства Знаменские храмы широко распространились по всей стране, включая и Москву, а знаменский культ приобрел общерусский, а не локально новгородский характер. Надо полагать, что содержание и направленность этого культа пережили какие-то достаточно существенные изменения.

Дело в том, что подстановка Якова Алфеева на место Якова Перского поворачивает острие идейной и политической направленности знаменского культа в диаметрально противоположную сторону. В свой последний поход на Новгород в 1477 г. Иван III выступил «на Якова Алфеева»[566], и таким образом этот святой как бы символизировал торжество объединительной политики Москвы и ее победы над новгородским сепаратизмом. Ведь нет сомнения в том, что именно вхождение Новгорода в состав Русского государства заложило фундамент единой государственности и было, следовательно, наиболее важной объединительной акцией. Под крышей храма, символизировавшего новгородскую самостоятельность, утвердился уже иной смысл – торжества московской политики единения Руси.

Существенную эволюцию переживают и другие элементы «знаменской легенды». Если Ипатьевская летопись главными организаторами похода 1169–1170 гг. на Новгород называет, вопреки новгородской версии, не суздальцев, а смоленских князей Романа и Мстислава Ростиславичей, то при Евфимии II усиление новгородской антимосковской тенденции превращает суздальцев в главных противников Новгорода: из сочетания имен Романа Ростиславича Смоленского и Мстислава Андреевича Суздальского комбинируется небывалый князь Роман Андреевич Суздальский, ставший действующим лицом и в Новгородской Четвертой летописи, и в легендах икон «Битва новгородцев с суздальцами»[567] Однако в московское время противники Новгорода в этом походе превращаются в анонимов: «Его же молитвою избавила Пречистая Богородица Знамение древле град от расхищения нашедших вой и хотящих разорити град»[568]

На примере организации знаменского культа мы видим, как порой и при сооружении храмов, и при установлении в них престольных праздников преобладали не чисто религиозные мотивы, а вполне земные политические интересы светских и духовных князей. Обращение новгородских церковных владык для обоснования антимосковского сепаратизма к примерам и событиям героического XII в., когда в антикняжеской борьбе боярский Новгород утверждал свою самостоятельность, начавшись в эпоху возвышения Москвы, еще раз с новой силой проявляется в середине XV в., накануне падения новгородской независимости, когда в арсенал идеологической борьбы при Евфимии II войдет архитектура, возрождающая формы храмов XII в., живопись, прославляющая победу новгородцев над суздальцами, литература, черпающая наиболее яркие образы из того же героического XII в. Церковь использовала тогда последние ресурсы убеждения. Ее политика была безнадежна: боярская власть Новгорода, выродившись в олигархию, вступила в жесткое столкновение с массами простого населения Новгорода, не желавшего воевать за интересы землевладельцев и увидевшего в Москве прежде всего противников боярского самовластья.

Отсутствие традиционной альтернативы в выборе князя было одной из причин консолидации новгородского боярства. Второй столь же серьезной причиной консолидации стало усиление антибоярских настроений в массе непривилегированного населения Новгорода. Как уже рассказано выше в одном из очерков, еще в середине XIV в. орган боярской власти был реорганизован. Если до реформы 1354 г. каждый из пяти новгородских концов избирал в этот орган пожизненного представителя, из числа которых (и только из этого числа) ежегодно избирался посадник, теперь все пять представителей стали посадниками и кроме того на общегородском вече избирался главный (степенный) посадник.

Новый порядок консолидировал боярство, которое до того добывало высшую государственную должность в борьбе с другими боярскими семьями, приобретавшей форму соперничества концов Новгорода. Вместе с тем боярство в значительной степени утрачивало возможности социальной демагогии. Если раньше, борясь за посадничество, претендент мог убеждать простой народ в том, что его беды проистекают от того, что государством руководит его соперник и агитировать в свою пользу, теперь боярство в целом принимало на себя коллективную ответственность за свои политические действия.

Это обстоятельство сделалось еще очевиднее на следующем этапе реформы, в конце 1410-х гг. Около 1417 г. нормы представительства были утроены: источники свидетельствуют об одновременном существовании с этого времени восемнадцати посадников, а перевыборы главы государства стали производиться не один, а два раза в году. Однако и это новшество не прояснило социальной обстановки. В 1418 г. произошло мощное антибоярское восстание под руководством некоего Степанки. Восставшие бросились грабить монастыри, говоря: «Зде житнице боярьскыи», а бояре «нам супостаты суть». Напуганное боярство с помощью архиепископа сумело утихомирить толпу, «и разидошася молитвами святыя Богородица и благословением архиепископа Семеона, и бысть тишина в граде». Но, как оказалось, в ходе этого восстания противоречия между боярскими территориальными группировками не только сохранились, но и заслужили осуждение со стороны духовного владыки Новгорода.