Предсказание - Дин Кунц

— Трое детей младше пяти… это много.

— Особенно если у каждого из них свое живущее в стенном шкафу чудовище.

— Такой представляется Лорри идеальная семья?

— Дети у нас, конечно, хорошие, но не идеальные, и — я имею в виду количество детей.

— Ну, она хочет двадцать.

Он посмотрел на меня так, словно за ночь у меня выросла вторая голова.

— Скорее это шутка, — продолжил я. — Она согласна остановиться на пяти, в крайнем случае шести или семи. Двадцать — это преувеличение, показывающее, как важна для нее семья.

— Джимми, вы понимаете, как повезло Лорри том, что она осталась жива?

Я кивнул.

— И я понимаю, что ей предстоит долгий период выздоровления, но насчет детей не беспокойтесь. Ими будут заниматься мои родители и я. Лорри сможет спокойно набираться сил.

— Я не об этом. Джимми, дело в том… Лорри больше не сможет иметь детей. Для нее это будет ударом, вот я и не хочу, чтобы она узнала об этом до того, как поправится.

Если бы у меня остались только Лорри, Энни, Люси и Энди, я бы каждое утро и каждый вечер благодарил Бога за то, что Он дал мне так много.

Я не мог точно сказать, как воспримет она эту новость. При всей практичности она любила и помечтать, в ней сочетались реализм и романтика.

— Мне пришлось удалить один из ее яичников и фаллопиеву трубу. Второй яичник остался невредимым, но повреждения соседней фаллопиевой трубы неизбежно приведут к появлению спаек, из-за которых яйцеклетки не смогут проникать в матку.

— И восстановить ничего нельзя?

— Я в этом сомневаюсь. Кроме того, у нее осталась одна почка. Ей все равно не стоило бы беременеть.

— Я ей скажу. Выберу наиболее подходящий момент.

— Я сделал все, что мог, Джимми.

— Я знаю. И не могу выразить свою признательность только словами. Отныне и до конца жизни вы будете обеспечены выпечкой.

Доктор Корнелл ушел, но день продолжался, и я по-прежнему держался настороже, чтобы меня не застали врасплох неприятные сюрпризы, которые, возможно, увидел мой дедушка в последние минуты своей жизни. И при этом продолжал думать о бесплодии Лорри. Для меня это было грустное известие, но не более того. Она, возможно, решила бы, что это трагедия.

Отдохнув, папа вернулся с сандвичами с ростбифом, оливковым салатом, фисташково-миндальным тортом.

Позже, когда я на несколько минут заглянул к Лорри в палату интенсивной терапии, она сказала:

— Панчинелло все еще жив.

— Он в тюрьме строгого режима. Беспокоиться не о чем.

— Все равно я буду беспокоиться.

Слабенькая, она закрыла глаза.

Я постоял у кровати, глядя на нее, потом прошептал:

— Ты уж меня прости.

Она, оказывается, не спала. Спросила, не открывая глаз:

— За что мне тебя простить?

— За то, что втянул тебя в эту историю.

— Никуда ты меня не втягивал. Ты спас мне жизнь.

— Когда ты вышла за меня замуж, мое заклятье легло и на тебя.

Она открыла глаза, встретилась со мной взглядом.

— Послушай, человек-блин. Никакого заклятья нет. Есть только жизнь.

— Но…

— Разве я не сказала «послушай»?

— Да, мэм.

— Никакого заклятья нет. Есть жизнь, которая идет своим чередом. И в моей жизни ты — это счастье, о котором я могла только мечтать. Ты ниспослан мне за все мои молитвы.

В следующий визит Лорри спала, я осторожно надел ей на шею цепочку с кулоном-камеей, защелкнул замочек.

Хрупкая вещица, но неразрушимая. Может выдержать любые удары. Совсем как истинная любовь.

Одиннадцатого января Лорри выписали из больницы. Какое-то время она находилась в доме моих родителей, соседнем с нашим, где ей всегда могли прийти на помощь.

Она спала на раскладушке в примыкающей к гостиной нише, где обычно рисовала мама, а с неоконченного портрета за ней наблюдал Шалтай-Болтай, чья-то черепаха.

К 26 января Лорри уже достаточно поправилась, чтобы угоститься праздничным обедом, какие устраивали в семье Ток.

Обычно даже на Рождество стол так не ломился от яств. Мы засомневались, а выдержит ли он такую нагрузку. После произведенных расчетов, в которые и дети внесли свои математические познания, основанные еще не на школьных знаниях, а на жизненной практике, мы пришли к выводу: ресурс стола на пределе, и еще два длинных батона приведут к тому, что ножки подломятся.

Пировать мы уселись ввосьмером, детям положили на стулья большие подушки.

Никогда еще свечи не освещали наши лица таким теплым, таким ярким светом. Глядя на детей, Лорри, маму, папу и бабушку, мне казалось, что я попал в компанию ангелов.

За супом бабушка сказала:

— Вино напоминает мне то время, когда Спарки Андерсон откупорил бутылку «Мерло» и нашел в ней отрезанный палец.

Дети заверещали от радости.

— Ровена, — предупредил мой отец, — это вообще не застольная история, и она совершенно неуместна за праздничным обедом.

— Наоборот, — возразила бабушка Ровена, — это самая что ни на есть праздничная история.

— Нет в ней ничего праздничного, — раздраженно отрезал отец.

Мама пришла на помощь бабушке:

— Нет, Руди, она права. Это рождественская история. В ней есть даже олень.

— И толстяк с седой бородой, — добавила бабушка.

— Вы знаете, — подала голос Лорри, — я ведь так ни разу и не услышала историю о том, как Гарри Рамирес обварился до смерти.

— Это тоже праздничная история, — заявила моя мать.

Отец застонал.

— Да, конечно, — согласилась бабушка. — В ней есть карлик.

Папа вытаращился на нее.

— Каким образом появление карлика превращает историю в праздничную?

— Разве ты не слышал об эльфах? — удивилась бабушка.

— Эльфы и карлики — не одно и то же.

— А по мне одно, — ответила бабушка.

— И по мне, — поддакнула Люси.

— Карлики — это люди, — настаивал отец. — Эльфы — сказочные существа.

— Сказочные существа тоже люди, — возразила бабушка, — даже если они предпочитают спать только со своими.

— Карлика звали Крис Рингл? — спросила мама.

— Нет, дорогая Мэдди, Крис Прингл, — поправила ее бабушка. — С «П» в начале.

— Если в истории есть карлик, по мне, она тоже праздничная, — высказала свое мнение Лорри.