Отражение звезды - Марина Преображенская

— Он женат.

— Женат? Надо же… А раньше ты об этом не знала?

Леночка покачала головой.

— Не знала. Да, не знала! Но ведь и он ничего не говорил мне! Понимаешь, ни разу, ни слова. Все только твердил, как заведенный, что любит меня. — Горло сдавливало, Леночке было трудно говорить, она хватала воздух ртом, как выброшенный из воды карась. Вот уж и в самом деле — карась. Попалась рыбешка в сети. — Я не могу без него. Не могу, не могу, не могу! — призналась она Наталье. — Я знаешь, как люблю его. Я неправду тебе сказала, чтобы себя лишний раз не мучить и тебе не причинять беспокойства.

— Какое уж тут беспокойство, — Наталья обняла подругу. — А если… ну… ты сама понимаешь…

У меня и врач есть знакомый. Хороший врач, я раньше по два раза в месяц к нему ходила. Стоит, правда, дорого, зато… Да успокойся ты! Утром придешь, тут же кровь возьмут из вены, тут же срок определят, анализы сделают. Все быстренько и с гарантией. Чики-брики — раз, и ты к обеду думать обо всем позабудешь. Страшно, конечно… — Она умолкла, словно заглянула внутрь себя, вспоминая, каково это, затем резким движением тряхнула головой, как бы откидывая со лба челку, и рассудительно заметила: — Но, знаешь, бывают вещи и пострашней.

Около восьми утра они уже сидели в больнице. Наталья сжимала влажную ладошку Лены горячими руками и рассуждала:

— Ну хорошо, оставишь ты ребеночка. Допустим, мы тебя в беде не бросим. Ну ладно, не перебивай, я и сама знаю, что ребенок — это не беда, а радость. Радость, когда все путем. Когда есть кому с ним погулять сходить, пока ты отсыпаться будешь после стирки, уборки, готовки, ночных бдений у кроватки. А когда ни одна собака тебе в аптеку не сбегает, если у него температура, за молоком в магазин не сходит, хлеба в конце концов не купит. А с ним больным куда ты сунешься? А? Или тебе тетя Клава подсобит? Да ей язычок почесать — одно удовольствие. Весь двор будет знать, какая ты… А искупать его! Знаешь, как тяжело поднимать после родов? Тебя бы кто саму поднял.

— Ты так говоришь, будто рожала уже.

— Считай, что рожала, да не одного. Моя мать все по больницам была, а я за нее их подымала. Всех по очереди. Разве что грудью не кормила — маленькая еще была. А ты, кстати, слыхала, в какой-то африканской стране, в каком-то племени, когда мать при родах умирает, ребенка бабка грудью вскармливает. Ей-Богу!.. Не плачь. Ну хочешь — уйдем отсюда. Правда, пойдем?! С одной стороны, конечно, тяжело. Но ведь я ничего, живу. И мы тебя не оставим. Деньжат подкинем, посидим, когда надо будет. Далековато, правда, но ты можешь и к нам переселиться, пока он маленький. А потом ясли, садик, школа. Сейчас таких матерей-одиночек полно. — Наталья противоречила сама себе, и Леночка вдруг обнаружила, что когда Наталья в чем-то ее убеждает, ей хочется сделать все наоборот. В голове была полная каша. Глаза жгло, сердце сжимало. Слез уже не было, но решить что-либо самостоятельно Леночка уже не могла. Как будет — так будет.

— Проходите, — сказала медсестра. В последний раз Наталья сжала ладошку Лены, и она переступила кабинет врача.

— Ну что ж, дорогая… Срок у вас небольшой. Есть возможность сделать мини-аборт. Для чистки пока рановато, а вот мини — в самый раз.

Тяжело вздохнув, Леночка с надеждой подняла взгляд на доктора.

— Это больно?

— Не сказать, чтобы боль была непереносимой. Только дело в том, что бывают для этой операции противопоказания. В любой другой клинике скорее всего вам сделали бы такую операцию, получили бы деньги и отправили бы вас домой зализывать раны в гордом одиночестве. Как я понимаю, вы не замужем. — Он посмотрел на заполненную карту. Покачал головой и посмотрел Леночке в глаза. Она кивнула. — Детей нет. Беременность первая. Так?

— Так.

— Тем более… Реакция слабо положительная, гипотрофия плода. Патология трофобласта. Вполне возможно, что очень скоро произойдет самоотторжение остатков плодного яйца. Но чтобы быть уверенным до конца, вам нужно пройти повторное обследование для дифференциальной и более точной диагностики. Понятно?

— Не очень, — прошептала Леночка испуганным и от этого хриплым голосом. Никогда она не чувствовала себя такой подавленной, как под этим внимательным взглядом эскулапа.

— Ну что ж тут непонятного? — произнес он почти ласково. — Гипотрофия плода — это замедленное развитие плода. Беременность у вас около двух недель. А плод для этого срока развивается слабенько. Развивается он вообще или нет, можно определить только при повторном обследовании. Если содержание трофобластического бета-глобулина увеличится, значит, отторжение плодного яйца не произошло. Будем делать аборт. Только есть еще одно «но»: у вас отрицательный резус-фактор. Поэтому, собственно, вероятней всего, и возникли отклонения. Вам бы на сохранение лечь, а не аборт делать. Но не смею настаивать… Не смею, не смею, не смею.

— На сохранение? — Какое-то время Леночка просто молча наблюдала за кончиком пера, скользящим по карточке медицинской выписки, а в голове, будто эхо, звучало заключение врача: «Вам бы на сохранение лечь…» — Спасибо. — Она взяла из его рук лист, рассчиталась за проведенные анализы и вышла из кабинета.

Коридор уже был полон женщин разных возрастов, сословий и национальностей. Азиаточки с узкими и раскосыми прорезями глаз, по которым так сразу и не определишь, сколько им лет, широкоскулые северянки, смуглокожие молдаваночки. Старые, молодые, совсем юные девочки. И вели они себя по-разному. Одни затравленно заглядывали Леночке в глаза, надеясь прочесть в них неизвестно какое откровение. Другие лениво обмахивались шарфами, держа на коленях верхнюю одежду, третьи переминали пальцы, треща костяшками и едва сдерживая набегающие слезы. Были и такие, которым все, как показалось Леночке, было до фени. Они садились поближе к двери кабинета и, не проявляя абсолютно никаких эмоций, только что не поплевывали в потолок от снедающей их скуки, — будто ехали в поезде, и не было никакой возможности выйти, пока не будет остановки. Сидели и ждали.

Наталья очень нервничала. На ее живот смотрели с откровенным недоумением. Неужели пришла искусственные роды делать?

— Ну чего? — Она покраснела, покрылась блестящими капельками пота и перебралась к двери с зеленой табличкой над ней: «выход». Леночка догадалась, что здесь просто прохладней. Беременным очень часто бывает душно и неуютно в замкнутом пространстве.

— Ничего.

— Что это означает?

— Ничего утешительного. Наговорил кучу терминов, и я в полной прострации.

— Аборт когда?

— Аборт? — Леночка вяло надевала куртку и медленно поворачивала к Наталье сосредоточенное бледное лицо. — Какой аборт? Или выкидыш, или сохранение…

— Послушай, ну почему я из тебя по слову должна вытягивать? Объясни мне толком, я же тоже переживаю.

— Нечего тут объяснять. Врач сказал, что есть угроза выкидыша. Ну а если он не произойдет… Ты не обижайся. — Она помогла Наталье спуститься по скользким ступеням и придержала ее на пригорке под руку. — Я больше сюда не приду. Я лягу в больницу на сохранение и рожу малыша. Себе рожу. Я ведь уже и привыкать начала к тому, что в моем животе что-то происходит, — Леночка улыбнулась. — У тебя там смотри какой здоровущий. Шевелится, небось?