Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

Шпальке констатировал: «У Тухачевского… можно было предполагать гораздо больше симпатий по отношению к Парижу нежели к Берлину да и всем своим типом он больше соответствовал идеалу элегантного и остроумного офицера французского Генштаба, чем солидного германского генштабиста. Он пошел на дистанцию к Германии, был за войну с Германией на стороне западных держав»[640].

Кестринг в свою очередь также отметил в сообщении в Генштаб Германии: «То, что в его (Тухачевского. – Ю. К.) честь был дан обед шефом французского Генштаба и министром авиации, само собой разумеется, вполне естественно. Заслуживает внимания то, что Тухачевского “сопровождал” военный атташе в Лондоне комкор Путна – еще одна известная нам выдающаяся персона Красной Армии, который много лет был командующим Укр. В. О. Позднее прибыл в Париж и принял участие в завтраке, данном французским военным главой в честь Тухачевского, командарм Уборевич, командующий Белорусским В. О. – предшественник Тухачевского в Управлении вооружений. По циркулирующим слухам, в этом качестве он прибыл в Париж для поддержки Тухачевского. Одновременное прибытие представителя НКО Тухачевского и известного специалиста по военным вопросам приводит к выводу, что речь идет о последующих переговорах советского и французского Генштабов»[641]. Эти переговоры были отложены «на неопределенное время» вследствие «Дела военных».

Все парижские встречи маршала проходили под пристальным взором сотрудников НКВД. Генерал де Гойе, один из руководителей французского Генштаба, позднее вспоминал: «Я в течение вечера ощущал за Тухачевским, моим лучшим другом в течение длинных дней плена[642], стремление к открытости. Несколько раз он пытался поговорить со мной наедине… Однако его охраняли два советских военных, которые его постоянно сопровождали, и все мои попытки остаться с ним с глазу на глаз были безуспешными… Один из них всегда был там, перед нами, между нами. Раздраженный, я покинул ресторан раньше положенного»[643].

Воспоминания о постоянном «сопровождении» советской делегации оставил и знаменитый французский публицист Р. Рур, участвовавший во встрече. Тухачевский предложил ему прогуляться по Монмартру. «Мы торопливо спустились по узкой лестнице вниз… и позвали такси. Однако нас догнал запыхавшийся военный атташе. Он ни на мгновение не спускал глаз со своего маршала…»[644] Кстати, Тухачевский во время поездки во Францию жил не в посольстве СССР и не у советского посла В. П. Потемкина: он остановился у военного атташе СССР во Франции С. И. Венцова-Кранца. И пользовался только его автомобилем. В посольстве присутствовал только на официальных приемах[645]. Прощаясь, Тухачевский сказал:

«Страшный враг выстраивается перед нашими странами, враг, который за несколько лет получил в распоряжение могучую армию с ультрасовременным вооружением. Мы должны сделать все, чтобы подавить его прежде, чем он раздавит нас… Теперь перед нами Гитлер»[646].

Тухачевский виделся с французскими коллегами еще один раз: «Последний, кто его видел, был генерал Виллелюм, который с делегацией офицеров был приглашен на весенние маневры Красной Армии 1937 г. Тухачевский был один… изолирован, держался отстраненно, как прокаженный»[647]. Это было накануне «Дела военных».

В конце 1936 г. Геббельс обсуждал с Гитлером мобилизационную готовность Германии. Вот запись из его дневника от 15 ноября: «После еды я основательно говорил с фюрером. Он очень доволен ситуацией. Вооружение идет дальше. Мы в это вкладываем сказочные средства. К 1938 г. мы будем готовы. Противоречия с большевиками настанут. Тогда мы должны быть готовы»[648].

В 1936 г. советский Генштаб провел большую стратегическую военную игру, чтобы проработать меры и способы активного отражения нападения гитлеровской армии на Советский Союз. Командовать «красным Западным фронтом» был назначен комвойсками Белорусского военокруга И. П. Уборевич. «Германской стороной» командовал Тухачевский, «Армией буржуазной Польши» – союзника Германии командовал комвойсками Украинского военного округа И. Э. Якир.

Считая, что Германия может выставить вообще всего около 100 отмобилизованных дивизий, Генштаб принял численность «фашистских сил» на востоке, к северу от Полесья, в 50 дивизий плюс 30 «польских». Этой армии ставилась задача нанести поражение «красным» к северу от Полесья и овладеть Смоленском – как исходным районом для наступления на Москву. Тухачевский возразил против такого расчета, полагая, что немцы смогут выставить всего примерно 200 дивизий, так что к северу от Полесья будет одних «немецких» не менее 80. Кроме того, Тухачевский считал, что немцы, сосредоточив войска, начнут войну первыми, чтобы обеспечить внезапность нападения[649]. Прогнозы Тухачевского оправдались: в 1941 г. фашисты вместе со своими союзниками выдвинули против СССР 190 дивизий, начав войну без официального объявления.

В 1937 г., на Лубянке, арестованный Тухачевский давал показания об этой игре.

«Изучение обстановки на наших границах с Польшей и условия развития оперативного штаба РККА показали нам, что стратегический план обладает существенными недочетами и, безусловно, может повлечь за собой обеспеченное поражение. Основным недостатком оперативного плана РККА на западе является то, что он и сейчас преследует те же активные цели, которые были поставлены раньше, до прихода Гитлера к власти, когда задачей Красной Армии являлось поражение Польши, лишенной непосредственной поддержки ее союзников… После прихода Гитлера к власти, создания большой германской армии и установления дружественных отношений между Германией и Польшей, – эта картина резко изменилась. 36 дивизий мирного времени Германия быстро разворачивает по мобилизации в 108 пехотных дивизий, имея сверх того несколько моторизованных и до 5 механизированных дивизий, чрезвычайно мощных по своему танковому составу (германская механизированная дивизия, примерно, равняется механизированному корпусу РККА.)… Красная армия на 50–60 дивизий оказывалась слабее противника.

Расчеты Генерального штаба РККА на то, что СССР сильнее Германии… в отношении авиации, механизированных войск и конницы, не вполне обоснованы»[650].

Справедливость этих выкладок подтвердили события лета и осени 1941 г.

В Министерстве иностранных дел Третьего рейха, в имперском министерстве экономики, в институтах и других учреждениях, к концу 30-х гг. все большую силу набирали сторонники радикальной программы «жизненного пространства».

Еще в начале 30-х годов, когда эта тенденция была латентной, ограниченные возможности подготовки будущих немецких кадров для новой войны в организованных в Советской России совместных советско-немецких школах (танковой под Казанью и летной в Липецке) уже не удовлетворяли растущую потребность в милитаризации.

В связи с этим немецким Генштабом было принято решение организовать при общеобразовательных школах и высших учебных заведениях кафедры военного дела. Разумеется, в сковывающих Германию в военном отношении условиях Версальского договора преподавание военного дела в университетах производилось скрытно. Эти кафедры существовали под видом географических, исторических и других дисциплин[651].