Любимая для колдуна. Лёд - Елена Болотонь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чёрный камень горячей горы, но почему-то холодный, — шумно выдохнул он. — Давненько не чувствовал таких. Ты пришла с ним из своего мира, Ева?
— Вальд! — с лёгким раздражением в голосе произнёс Альросский. — Ты испытываешь моё терпение и гостеприимность.
— Понимаю тебя, мой друг, — лучезарно улыбнулся Каменный. — Такое сокровище я бы спрятал в глубине самой высокой горы. И никакая метель не смогла бы мне помешать.
После этих слов Сирисский вернулся на место. Завтрак продолжался. Без особого аппетита я съела несколько кусочков оладьев под дежурные мужские реплики о климате этого мира и охоте, когда раздался новый вопрос.
— И чем же занимается столь дивная девушка? Разучивает танцы вместе с другими любимыми? — спросил Вальд и вдруг расхохотался: — Вижу-вижу! Не разучивает!
Я быстро посмотрела на мрачного Ридерика. Тот кивнул.
— Ну и чем же занимаетесь, Ева? — повторил Каменный.
— Пишу миниатюры.
— Да что вы! — едва ли не с притворной радостью воскликнул Вальд. — Как мы с вами похожи! Я тоже люблю творчество.
— Милорд рисует?
Я приподняла брови, выказывая вежливый интерес.
— О нет! Но с удовольствием посмотрю ваши работы. — Дракон откинулся на спинку стула. — Меня больше интересует резьба по камню. Монументальная. Полагаю, вы видели утром на площади моё последнее творение, — с особым удовлетворением пояснил Каменный.
— На бывшей площади, — недовольно поправил Ридерик, надрезая кусок мяса.
— Видела. — Я улыбнулась. — Красивая вышла змея.
— Вот он! — Вальд пальцем многозначительно показал на Альросского. — Он хочет, чтобы я разломал своё творение и забрал с собой. А я старался!
Каменный явно пытался вывести Ледяного из себя. Казалось, Сирисский медленно, но верно проверяет Ридерика на прочность, пытаясь выведать у того нечто важное. Но пока безуспешно. Несмотря на то что Альросский время от времени огрызался, он был неприступен. И холоден. Со мной, с самим Вальдом.
Я догадалась, что моё присутствие — инициатива Каменного. Ридерик всячески давал ему понять, что кое-кто (конечно, я) здесь лишний. Временами казалось, что Альросский искренен, но делать преждевременные выводы я опасалась. Мало ли как всё обернётся.
Завтрак подошёл к концу. Остаток трапезы я отвечала на вопросы Каменного о своём мире под испытующим тяжёлым взглядом Ридерика.
— Думаю, на сегодня достаточно развлечений, — произнёс Альросский, вставая из-за стола. — Ева, иди к себе.
— О нет! Погоди! — Сирисский тоже поднялся. — Пусть Ева покажет свои работы.
— Вальд!
— Что — Вальд? Думаешь, мне интересно сидеть в одиночестве в своих горах? Только творческая душа может понять красоту работ другой. Верно?
Каменный подмигнул, едва не вырвав рык из горла Ледяного дракона. Терпения у последнего оставалось всё меньше, но Ридерику пришлось сопроводить меня с Каменным в башню, где находилась мастерская.
Уже на месте Вальд прямиком направился к моему столику.
— Можно? — произнёс он, зацепив свёрнутый в рулон лист.
Не дожидаясь разрешения, развернул, открывая глазам картинку с четырьмя драконами.
— Откуда это у вас, Ева? — спросил, показывая изображение.
— Увидела в одной из книг.
— И знаете легенду?
— Не смогла прочесть, — улыбнулась я, мягко коснувшись кулона. Показалось, он чуть потеплел.
— А что же Ридерик?
— И милорд, к сожалению, тоже.
— Печально, — вздохнул Сирисский, а потом широко улыбнулся Ридерику. — Очень печально! Ну да ра’кшам с этими драконами! — Он отбросил рисунок и направился к горячему камню. — А это что?
В следующее мгновение на его ладони лежала моя новая поделка с птицей.
— Красота какая! — восхитился он. — Определённо хочу купить этот камень, как только вы закончите работу. И могу прислать новые, более достойные ваших кистей.
— Что? — удивилась я неожиданному предложению. — Но я не собиралась ничего продавать.
— Вот жаль-то как!
Сирисский положил вторую руку на мою поделку. Убрал. А потом я увидела то, что испугало и поразило меня в тот знаковый вечер. Птица вновь ожила. Плавно отделилась от камня и взмыла вверх, планируя в воздухе.
— Она прекрасна! Да, Ева? — Вальд внимательно смотрел на меня. — И ничего не боится!
Затаив дыхание, я следила за ожившим рисунком. Так вот чья это магия! Птичка весело порхала под потолком, когда сбоку раздался шум. Что-то упало на пол.
Быстро повернулась на звук. Небольшая баночка с краской улетела от неловкого или преднамеренного движения Альросского. Она покатилась по паркету прямо под ноги Каменного. Из баночки посыпались маленькие блестящие шарики, невесть каким образом в ней оказавшиеся. При падении крышка отлетела, и теперь содержимое банки лежало на полу.
Сирисский наклонился и поднял один из шариков. Усмехнулся, затем посмотрел на Альросского, приподняв брови.
— Ридерик? С каких пор в твоём дворце разрешены эти чудесные вещички?
Альросский тоже поднял шарик с пола, потом — ещё пару. На его лице отразилась буря эмоций. Неверие и негодование, смешанные с недоумением, быстро превращались в злость.
— Ева! — процедил Ридерик. — Как ты это объяснишь?
— Милорд? — Я подошла к Ледяному, совершенно не понимая причин его изменившегося настроения. — Что я должна объяснить?
— Ты снова планировала побег? — посветлевшие глаза дракона гневно сузились.
Каменный подошёл к нам.
— Порталы, милая девушка, в этом мире запрещены. Строжайше. Неужели вы не знали?
— Но… Это не моё.
— Неужели, Ева? — Вопрос Ледяного дракона обжёг меня недоверием.
— Ридерик, понятия не имею, как это оказалось здесь.
— Ты сбежала один раз, — не останавливался мужчина, — думала сбежать во второй. Обрадовалась, что с мальчишкой обошлось, и решила попытаться в третий?
— Достаточно. — Каменный встал между нами, закрывая меня от Ридерика. — Вижу, мой визит и правда не к месту. Пожалуй, оставлю вас на сегодня. Разберись, дракон, прежде чем ругать девушку, — неожиданно защитил меня он. — Ты прекрасно знаешь, что обвинение очень серьёзно. Но если Ева виновна… — защита разрушилась, точно её и не было, — ты обязан поступить по закону.
— Лезешь не в своё дело, Вальд! — почти прорычал Альросский.
— Ошибаешься. Такое же моё, как и твоё. Змея останется здесь до выяснения всех обстоятельств. У тебя есть время до полудня завтрашнего дня.
— Убирайся! — рявкнул, уже не сдерживаясь, Альросский.