1000 лет радостей и печалей - Ай Вэйвэй

В отличие от выставки «На каком основании?», прошедшей в том году в Токио ранее и получившей не так много внимания, «Очень жаль» открылась сразу после новостей о моей госпитализации и оказалась очень популярна, а отзывы были прямо-таки восторженными. Такое признание в Мюнхене, важнейшем для мира искусства городе в самом сердце Европы, усилило мою духовную связь с отцом, чья любовь к искусству была воспитана музеями и галереями Парижа.

В конце года я стал обдумывать возможности, предлагаемые новым приглашением, на этот раз от «Тейт Модерн» в Лондоне. В рамках серии проектов в сотрудничестве с компанией Unilever музей попросил меня сделать художественное произведение для Турбинного зала — огромного пространства в 500 футов длиной и 75 шириной, с потолком высотой в 115 футов (152 × 23 × 35 м). Выставлять одиночную, изолированную работу — довольно сложная задача, примерно как пытаться передать весь свой жизненный опыт одним словом. Но вскоре одна идея завладела моим воображением.

За прошедшие годы я установил отношения с мастерами по фарфору из города Цзиндэчжэнь, что в провинции Цзянси. Эти мастера славятся многовековой историей формования, гравировки и росписи фарфора; во времена Мин и Цин Цзиндэчжэнь производил керамику на продажу, а также поставлял императорскому двору фарфор высочайшего качества. Меня давно завораживали традиционные китайские ремесла, которые занимались репрезентативным искусством[42] в миниатюре, и еще в 1970-х годах я экспериментировал с изготовлением керамики. Мы вместе с мастерами из Цзиндэчжэня исследовали способы создания крошечных реалистичных фарфоровых изделий, воспроизводящих окружающий мир.

Исторически искусство миниатюры в Китае имело чисто декоративную функцию и высоко ценилось в домашней, частной обстановке, но в заказе от «Тейт Модерн» я увидел возможность применить его в гигантском, концептуальном масштабе. Я хотел попробовать поработать с чем-то подразумевающим материальный объект, тесно связанный с культурой и историей, памятью и личностью; с предметом, мгновенно узнаваемым, но в то же время открытым к интерпретациям.

Я решил, что семена подсолнечника отлично подходят. Эти семечки всегда были частью моей жизни. На одной из моих ранних фотографий изображен профиль Марселя Дюшана, который я изготовил, согнув вешалку в форме человеческой головы. Эта вешалка лежит на столе моей нью-йоркской квартиры, и лицо Дюшана выделяется на фоне разбросанной лузги: будучи бедным художником, я грыз много семечек.

Когда я был ребенком, из вещей у нас почти ничего не было, кроме кровати, печки и стола. Но даже в самые тяжелые дни в кармане находилась горстка семечек. Они дарили душевный покой и слегка заглушали голод, так что люди постоянно щелкали их.

В эпоху Мао подсолнухи в Китае тоже имели особый статус, так как символизировали народ, который номинально правил страной, но, как постоянно напоминали нам пропагандистские плакаты тех времен, безоговорочно обязан всем — даже самой жизнью — великому лидеру Мао Цзэдуну. Бесчисленные картинки с подписями вроде «Любимый Мао Цзэдун, мы всегда будем тебе верны!» или «Председатель Мао — самое красное солнце в наших сердцах» изображали в центре Мао с самодовольной улыбкой, с огромным красным солнцем, восходящим за головой и напоминающим нимб, а внизу поле подсолнухов, которые завороженно повернули к нему свои лица, купаясь в лучах его безграничной мудрости.

К марту 2010 года, когда я отправил описание проекта в «Тейт Модерн», идея оформилась в моем сознании: нужно заполнить огромное пространство Турбинного зала не одной большой, внушительной скульптурой, а ее противоположностью. Я задумал засыпать пол крошечными, невзрачными предметами: сотней миллионов семян подсолнечника. Которые еще предстояло изготовить.

Глава 17. Праздник речного краба

В Банке Китая в Пекине два агента государственной безопасности изучали мой счет на предмет признаков «экономических преступлений». Один из сотрудников банка оказался читателем моего блога и сообщил мне об этом, и я сразу опубликовал эту новость в интернете. Угроза подбиралась ко мне все ближе, но я продолжал идти вперед.

Однажды в феврале 2010 года, когда я покупал кое-какие материалы, мой помощник Сюй Е позвонил из Цаочанди и сказал, что в студию пришла группа художников и ищет встречи. Они жили в арт-квартале неподалеку от Цаочанди и, когда я вернулся, окружили меня. У одного голова была замотана бинтами, а лицо и волосы заляпаны кровью. Они рассказали, что прошлой ночью на их район налетела банда головорезов с ножами и дубинками и стала требовать немедленно покинуть дома; всех, кто отказывался, избивали. Местные власти в Китае, чей доход во многом зависел от продажи земли, часто принуждали людей выселяться под покровом ночи. У художников не оставалось другого выбора, они бежали, и теперь спецтехника рушила их поселение.

Я сказал, что, если они хотят защитить свои права, протестовать в замкнутом пространстве не получится. Когда тебя бьет мать, бессмысленно устраивать переполох в доме — нужно выбежать на улицу, где вас могут увидеть соседи.

«Давайте попробуем проспект Чанъаньцзе», — предложил я, что звучало амбициозно, ведь этот знаменитый проспект вел прямо к площади Тяньаньмэнь. Вообще я не ожидал, что полиция нам позволит даже приблизиться к нему, особенно с учетом того, что в преддверии двух важных правительственных мероприятий в Пекине город усиленно охранялся. Но мне нравилась идея вынести проблему насильно снесенных домов из интернета на улицу.

На дороге из Цаочанди в Цзяньгомэнь, что на востоке Пекина, совсем не было пробок. Выйдя из наших машин на восточной стороне проспекта Чанъаньцзе, мы развернули три больших транспаранта из белой ткани и черной краской написали на них протестные лозунги. Один из художников вез пострадавшего соратника в инвалидной коляске, а остальные пешком двигались на запад в сторону Тяньаньмэнь. По дороге я делал фотографии и публиковал новости в Twitter.

Чанъаньцзе, самый длинный и широкий проспект в Пекине, делит город на север и юг и идет строго прямо: где ни встань, кажется, что он бесконечен. Именно по этой улице шла демонстрация за демократию во время событий на площади Тяньаньмэнь 1989 года, и именно здесь армия начала свое кровавое вторжение в центр города ранним утром 4 июня.

Мы все шли вперед, но водители и пешеходы не обращали внимания на наши выкрики, а полиции, как ни странно, вокруг было не видно. Только подойдя ближе к Тяньаньмэнь, мы начали привлекать внимание людей, и сразу же появились вооруженные полицейские в штатском. Они не давали нам пройти, но в целом вели себя спокойно и никого не арестовали. Когда я вернулся домой, иностранные СМИ взяли у меня интервью, в котором