Шестой Дозор - Сергей Лукьяненко

В зале было тихо. Оглушительно тихо.

И дочь смотрела на меня молча, будто давая выговориться.

– Ты даже ребенка не сможешь родить… – сказал я. – Нет, вру, сможешь, но только в самые первые годы, как ведьмой станешь… блин, да какие первые годы, ты сама ребенок…

– Папа, я сразу поняла, зачем нас ведьмы позвали на Конклав, – сказала Надя. Голос у нее был успокаивающий, будто это она – взрослая, а я – перепуганный малыш. – Я позвонила Иннокентию, мы все обсудили. Мы поженимся сразу же, как с Двуединым разберемся. Конечно, родить мне придется быстрее. Может, мы даже двух детей успеем завести. Нет, конечно, мы недостаточно взрослые, в первую очередь психологически, но с мамой мы тоже все обсудили, она сказала, что вы сами будете воспитывать внуков, чтобы мы могли продолжать обучение…

Я стоял, глотая воздух открытым ртом. И видок у меня был, наверное, такой, что ни одна из ведьм не позлорадствовала.

– Все будет хорошо, папочка, – сказала Надя, вставая. Привстав на цыпочки, чмокнула меня в щеку и вышла из-за стола. Встала через стол от Эрнесты. – Я готова. Что надо сделать?

Моя дочь станет ведьмой. Моя дочь, Абсолютная волшебница, умница и красавица, станет скрюченной (или расплывшейся) старой каргой. Причем очень быстро, ей и тридцати лет не исполнится – а она уже будет отвратительной старухой, вечно прячущейся под заклинаниями личины. И ничего не поделаешь, Эрнеста права, и Надя права – речь идет о судьбах всего мира…

– Сестры, готовы ли мы принять Надю Городецкую в наши ряды? – спросила Эрнеста.

Ведьмы ответили одобрительным гулом.

– Согласны ли мы, чтобы Абсолютная волшебница Надя Городецкая стала Бабушкой Бабушек, нашей предводительницей и повелительницей? – продолжала Эрнеста.

– Непорядок! – внезапно произнесла Мэри. Несмотря на нынешний обаятельный облик, голос у нее остался скрипучий, старческий. – Арина была русской, Надя русская. Неправильно дважды подряд из одной местности в главы призывать!

– Из Африки всего раз была Прабабушка! – внезапно встрепенулась темнокожая женщина в глубине зала.

– Можно подумать, что к нам отношение лучше… – раздался другой возмущенный голос.

– Бельгия еще никогда…

– Тихо! – Эрнеста повысила голос. – Нас много, у всех амбиции, обиды и притязания! Но поймите – если сейчас Прабабушкой не станет Надя Городецкая, то ею навсегда останется Арина! До скончания веков! Да еще и весь мир погибнет!

Ведьмы замолчали.

– Арина и так засиделась… – проскрипела Мэри.

– Так что в порядке исключения предлагаю избрать Прабабушкой Абсолютную волшебницу Надю Городецкую! – торжественно сказала Эрнеста. – Поддерживаете!

На этот раз протестов не было. Большая часть женщин что-то одобрительно говорила, часть промолчала, но никто уже не возражал.

Было в этой процедуре что-то удивительно простецкое, дикарское. Вроде выборов атамана у казаков – когда всем предлагалось крикнуть, люб атаман или не люб.

– Надя, протяни руку и положи ее на Росток, – сказала Эрнеста.

Я смотрел на это похабное и безумное зрелище – свою дочь, сжимающую в ладони древний деревянный фаллоимитатор. И молчал.

– Сожми ладонь… – неожиданно неуверенно сказала Эрнеста.

– Может, еще подергать? – мрачно отозвалась Надя, но руку на деревянном дилдо сжала.

Ничего не происходило.

– Вот в старые времена без полумер обходились… – заскрипела было ведьма Мэри, но поймала мой взгляд и замолчала. Зато Надя отдернула от Ростка руку и обтерла о платье.

– Ты ведь его держала? – зачем-то спросила Эрнеста, будто не видела весь процесс своими глазами. – Но тогда…

Она повернулась ко мне.

– Понял, – сказал я. – Вы не можете ничего сделать.

Эрнеста покачала головой:

– Мне жаль, сеньор. Очень жаль. Мы хотели помочь. Мы… мы любим жизнь.

Я посмотрел на зал. На две сотни старух, закутанных в магический грим, спрятанных в обворожительные обличья, притворяющихся красавицами, которыми они некогда были или никогда не были.

Добрые и злые – они действительно любили жизнь. Во всех ее проявлениях. Они совершали чудовищные злодеяния из этой самой любви к жизни. Они творили разврат и непотребства, препарировали младенцев и совокуплялись с животными, травили скот и высасывали материнское молоко, запрыгивали ночами на одиноких путников и заставляли тех скакать по лугам и бегать по дорогам. Они были безумны чуть менее, чем мартовские зайцы. Они были сутью матери-природы, самой Земли – природа тоже безжалостна и беспощадна, похотлива и глумлива, кровожадна и коварна.

Они были ведьмы. Наивные и жестокие, как дети, загнанные в ловушки старушечьих тел. Не бывает мужского аналога ведьм, ведьмак из сказок – это совсем, совсем другое. Чтобы быть ведьмой, надо уметь давать жизнь. Иначе не обретешь потребную легкость в ее отнятии.

– А уж мне-то как жаль, – сказал я. – Вы не переживайте, дамы. Мы что-нибудь придумаем.

Надя вернулась ко мне, я обнял дочь.

– Извини, папа, – прошептала она. – Я глупо выглядела, да?

– Не глупо, но смешно, – ответил я.

– Это ты так заменил слово «мерзко», – сказала Надя. – Я поняла.

Эрнеста позвенела ложечкой о бокал – в тишине звук был тревожен, будто ночной телефонный звонок.

– Можем ли мы еще что-то для вас сделать, сеньор Городецкий? – спросила она. – Мы можем частично снять защиту, чтобы вы смогли открыть портал отсюда…

– Уже гоните? – спросил я. Протянул руку, представил тень от руки на столе… она же должна быть, верно? Тень от хрустальных люстр, и не важно, что я ее не вижу. Она есть. Тень моих пальцев, уходящих в Сумрак…

– Нет, но… – слегка растерянно сказала Эрнеста, глядя на мою руку.

Я пошевелил пальцами, ощутил на их кончиках холод Сумрака.

– Папа, что ты делаешь? – спросила Надя шепотом.

– Если вдруг раздался стук, – сказал я, шевеля пальцами, – не пугайся, это глюк!

– При чем здесь Глюк? – спросила Надя. – Он писал что-то для барабанов?

– Какой же ты ребенок, – сказал я, отбивая пальцами ритм. Три коротких, три длинных, три коротких. Импульсы Силы, лупящие куда-то в пространство, в Сумрак.

– Кто вы такой? – внезапно нахмурилась Эрнеста, глядя за мою спину. – Здесь частное мероприятие…

Ее голос медленно затихал, будто выкручивали громкость на проигрывателе, а глаза расширялись. Видимо, она посмотрела на того, кто стоял за моей спиной.

Я обернулся и кивнул Тигру:

– Извини, что дергаю. Мы не договаривались о сигнале, но я решил, что ты поймешь.

– Ведьмы, – негромко сказал Тигр, обводя старушечье сборище задумчивым взглядом. По мере того как ведьмы приходили в себя (эх, жалко, я не видел, как было обставлено его появление), в ресторане нарастала… ну, не паника. Скорее – напряжение и возбуждение. – Я никогда не любил ведьм.