Дом на полпути - Эллери Квин

Пожалуйста, проследите за ходом моей мысли. Поскольку убийца, совершая злодеяние, сделал все, чтобы подозрения пали на Люси Уилсон, выходит, он знал, что у полиции будут основания считать, что у Люси Уилсон был мотив для убийства мужа. Потому что кто же будет наводить подозрение на невинного человека, у которого такого мотива днем с огнем не сыщешь? То, что Люси была женой жертвы, еще не делает ее жертвой ложного обвинения.

А каковы же могли быть ее так называемые «мотивы»? Вспомним, какие мотивы, собственно, выдвигались в качестве обоснования приписываемого ей преступления во время судебного разбирательства. Кстати, на них указывал наш умный друг, присутствующий здесь. Первое: незадолго перед убийством она могла узнать, что Джозеф Уилсон на самом деле Джозеф Кент Гимбол и что он на протяжении десяти лет обманывал ее и окружающих относительно своей личности. Это открытие вполне могло обратить былую любовь в ненависть. И второе: что смерть Уилсона могла принести ей миллион долларов.

Таковы, как полагалось, мотивы Люси Уилсон — других не было, поскольку она и Уилсон представляли собой идеальную любящую пару. Но то, что убийца, наводя подозрения на Люси Уилсон, именно эти мотивы поставил во главу своего плана, говорит о том, что он знал о них. То есть знал, что Джозеф Уилсон на самом деле Джозеф Кент Гимбол, а также знал, что после смерти Джозефа Уилсона Люси Уилсон должна получить миллион долларов страховки.

Чтобы быть в курсе этих двух фактов, убийца должен был также быть в курсе того, что намеченная им жертва являлась одновременно и Гимболом, и Уилсоном, что этот человек многие годы жил двойной жизнью.

Но если убийца знал, что его будущая жертва живет двойной жизнью, он также знал, что убивает не одного только Джозефа Кента Гимбола, не одного только Джозефа Уилсона, а сразу обоих. Этот человек был убит не в какой-то одной из его ипостасей, а в двух вместе. Насколько же это важно, я оставляю на ваш суд.

— Боюсь, мне придется оставить это на ваш суд, — с насмешкой бросил Поллинджер.

— Но это же ясно! Если убийца решил разделаться с Гимболом-Уилсоном, человеком двойной жизни, зная, что убивает Гимбола-Уилсона, сам собой напрашивается вопрос: каким образом убийца мог знать об этих двух жизнях? Откуда он мог взять, что Гимбол из Нью-Йорка, человек высшего света, одновременно еще Уилсон из Филадельфии, разъездной коммивояжер? Многие годы Гимбол предпринимал все меры предосторожности, чтобы ни одна душа на свете не проведала о его двойном существовании, многие годы никто ничего не подозревал. Все эти годы Гимбол, судя по всему, не совершил ни одной ошибки, и никому в голову не приходило в чем-либо его заподозрить. Уилсон также все эти годы тщательно охранял тайну Гимбола. Он настойчиво говорил Биллу, согласно словам самого Билла, изложенным Де Йонгу, что ни одна душа не знала о существовании хижины. И все-таки убийца выбрал для преступления именно Дом на полпути. Правда, Гимбол решил открыть в этот вечер свою тайну Биллу и Андреа, но был убит до того, как успел исполнить свое намерение. Если он и хотел поведать свою историю третьему лицу, то мог бы сделать это не раньше чем в вечер убийства. И тем не менее убийца уже доподлинно знал всю историю. Как же ему удалось это сделать?

— Действительно, логичный вопрос, — поддакнул судья.

— Но есть и логичный ответ, — парировал Эллери.

— А не мог ли он узнать все эти тайны чисто случайно? — подал голос Билл с дивана.

— Возможно, конечно, но маловероятно. Гимбол, насколько нам известно из авторитетных источников, никогда не терял бдительности. Обе его телеграммы, даже попади они в руки убийцы, не открыли бы ему ничего, кроме местоположения Дома на полпути. (Как же мне нравится это название!) Но если бы местоположение хижины было единственным, что знал убийца, этого было бы недостаточно. Убийца должен был знать заранее до дня, когда Гимбол послал телеграммы, — дня его смерти — все об ипостасях Гимбола. Он должен был знать не только местоположение Дома, но и имя настоящей жены Гимбола, все о ней, о том, где она живет, что-то о ее характере, родственниках и окружении; у него должно было быть достаточно времени, чтобы продумать план действий, разузнать, что надо, о машине Люси, знать про ее привычку ездить в центр в кино по субботним вечерам, чтобы воспользоваться возможным отсутствием алиби, и прочее. На все это нужно было время, и не день, а может, неделя упорных исследований, которые, судя по всему, он провел. Нет, Билл, какое уж тут случайное открытие!

— Но как иначе? — воскликнул Поллинджер.

— Как? Была только одна возможность, благодаря которой убийце все стало известно. Причем такая простая, что я не мог ее игнорировать. Если с помощью чистой логики нельзя неопровержимо обосновать случайный характер получения убийцей информации о двойной жизни Гимбола, то мы должны отбросить эту маловероятную гипотезу случайности и принять вполне определенное указание. Гимбол был убит сразу после того, как он принял решение очистить душу от тяжкого бремени и поведать историю своей двойной жизни представителям обеих своих семей. Если учесть, что его первым шагом на пути к этой исповеди стало изменение имени получателя страхового полиса, то есть замена имени ложной жены Джессики на имя законной жены Люси, то этот факт становится слишком потрясающим, чтобы быть совпадением. Неужели не видите? Наконец-то появилось документальное подтверждение его двойной жизни — целых девять документов. Это — имя и адрес нового получателя на главном документе и восьми полисах! Вот по пятам этих документов, так сказать, он и был убит. Как я мог сомневаться, что именно этим путем убийца узнал, что Гимбол был Уилсоном, а Уилсон — Гимболом? Тот, кто знал об этом изменении или имел доступ к полисам, мог свести концы с концами и раскрыть тайну при помощи имени и адреса. Он мог проследить Гимбола и проведать о его прибежище в Доме на полпути и мог за пару недель получить все нужные ему сведения для своего коварного плана подставить под подозрение Люси.

Люси тихо заплакала, Андреа обняла ее. При виде этой картины Билл начал блаженно улыбаться, как любящий отец, наблюдающий за своими двоими детьми.

— Таким образом, — сообщил Эллери, — я составил исчерпывающий портрет преступника. Перечислю по порядку все, что мне удалось о нем узнать.

Первое: преступник мужчина.

Второе: преступник курит. Скорее всего, трубку, вероятно, он страстный курильщик, потому что не всякий будет курить на месте готовящегося преступления в ожидании жертвы.

Третье: в момент совершения преступления у преступника были персональные пакетики спичек с монограммой или каким-то аналогичным узнаваемым знаком.

Четвертое: у преступника был мотив и для убийства Гимбола, и для убийства Уилсона.

Пятое: у преступника не было с собой письменных принадлежностей, а если и были, то он предпочел ими не пользоваться, потому что они каким-то образом могли его выдать.

Шестое: преступник, вероятнее всего, был из окружения Гимбола — это следует из того, что вину за убийство он решил свалить на Люси.

Седьмое: преступник питал нежные чувства к Андреа, что явствует из мягкости актов нападения, несмотря на серьезность провокации. Еще более теплые чувства преступник, судя по всему, питал к матери Андреа, поскольку ни разу даже не попытался осуществить угрозу подвергнуть ее жизнь опасности, хотя прекрасно понимал, что и попытки было бы достаточно, чтобы Андреа даже не помыслила что-либо рассказать.