Некромантка 2 - Дарья Лакман

пошли и шерстяная кофта с рубахой. Оставшись лишь в брюках и носках, он залез к девушке на печь под одеяло и прижал ее к своему тёплому телу. Сейчас ему было все равно, что она грязная, в останках нежити и крови. Отмоются позже.

Марфа посмотрела неодобрительно, но промолчала и вышла вон из дому, направляясь к бане. Вскоре печь стала нагреваться, а Имельда перестала напоминать глыбу льда. Мару даже успел задремать, когда почувствовал движение и прикосновение прохладных пальцев. Они лежали так, что Мару обнимал девушку сзади, закинув на неё свою ногу и прижав к себе как можно теснее.

Имельда на ощупь пыталась понять, где она и что происходит. Она коснулась его руки, провела от кисти все выше и выше. Мару вздрогнул и заворочался, ослабляя хватку. Решив, что самое худшее позади, выполз из-под одеяла и слез с печки. На ней было уже так жарко, что он успел вспотеть и раскраснеться. Он оделся и вышел из дома. Лицезрение побоища поутру привело его в чувства, и только после этого он вернулся обратно.

Имельда уже сидела на печи, укутавшись в одеяло, пытаясь собрать кипу мыслей в кучу. Тут были и переживания Турцела, и Марфы, и воспоминания жизни людей, что жили в этом доме. И это все не считая того, что было ее собственными волнениями. Имельда старалась абстрагироваться от них, хоть и выходило плохо. Жутко болело колено.

К тому времени, как очнулась некромантка и Турцел, и Марфа успели смыть с себя ту несуществующую грязь и кровь, которые им чудились на их теле. Имельда с каким-то отстранённым и вялым удивлением смотрела на свои руки. Они все ещё были бледнее обычного, как, собственно, и она вся, но все же уже не мертвецки. А вот ногти не спешили возвращаться в свой привычный вид.

Мару помог девушке слезть с печи прямо в одеяле, после чего отвёл в баню. Оставив ее там одну и закрыв дверь, он мотнул головой и что-то проговорил сам себе успокаивающим тоном. Он старался не смотреть по сторонам, чтобы не опустошить и без того пустой желудок.

Имельда, оставив одеяло в предбаннике, уселась на самый верхний полок. Нагретые доски жгли, так же, как и тело мужчины, что еще совсем недавно согревал ее. Об этом приятном аспекте девушка думала с лёгкой улыбкой в душе.

Она с неистовым упорством почти обессилевшими руками терла свою кожу, соскабливая с нее всю грязь и разгоняя кровь по венам. Из прибавившихся ран текла красная кровь, смешиваясь с водой и мылом. Девушка не жалела себя, с остервенением деря своё тело. Боль привносила в то буйство эмоций, воспоминаний и мыслей некий порядок и трезвость.

Сил Морока хватило, чтоб защитить ее тело от заражения, но, чтобы быстрее зажили новые повреждения… На это уже его сил не набралось. Мороку нужно было питаться, чтобы восполнять силы, а Имельда в данную минуту не могла предоставить ему ни парного мяса, ни крови. К старым шрамам и колотой ране в плече добавились рассеченная кожа от когтей и укусы. Не много, но достаточно, чтобы было неприятно и больно.

Сколько бы девушка ни подкидывала дров, сколько бы ни поддавала пару, сколько бы ни просиживала в максимально горячей воде, что могла вытерпеть ее истерзанная плоть, ее ногти так и не вернулись в прежнее состояние. Нежно-розовые ногтевые пластины сменились каменными грязновато-серыми не слишком длинными когтями. И хоть краски жизни и румянец вновь вернулись к ней, но эти когти резко контрастировали с ее бледной не загорелой кожей.

Кем она была? Чем становилась? Она без сил упёрла затылок в дерево бани. С соленым потом на лице смешались усталые слёзы. Не было истерик, прошли все давно. Просто напряжение выходило из практикующей волшебницы молчаливыми слезами.

Вернувшись в более-менее приличную форму, девушка вышла из бани. Уже давно поднялось солнце. Завернувшись обратно в одеяло, она вернулась в избу. Смотреть на дело рук своих она не хотела, поэтому не глядела за забор ограды дома, что приютил их.

Внутри было тихо. Все сидели по разным углам. Разговоров не заводили. Все дружно они обернулись на вошедшую некромантку. В молчании они рассматривали ее, каждый со своими мыслями. Не заметить голубых проблесков в светло-коричневой радужке было трудно, они рассекали родной цвет ее глаз, давая понять, что что-то изменилось. Это лучше всех понимал лишь Мару, но и остальным было не по себе. Не зря ведь глаза называли зеркалом души… Имельда соединила в себе целых две и прошлой ночью добровольно сотрудничала со своей второй тёмной половиной. Кем бы она ни была до этого, сейчас это уже была не та девушка, что уходила из Геновера. Но все же она была больше человеком, чем нечистью. Именно ее сознание осталось, а Морок «ушёл в тень».

Имельда осмотрела кухню. На удивление, в этом доме не было погрома, крови или других признаков борьбы… Какие-то образы плавали то там, то сям, но разбираться в них желания не было.

Все уже поели то, что Марфа нашла в этом доме: на столе стояла простокваша и засохший хлеб, вареный картофель и остатки печеной курицы в горшочках. Рот наполнился слюной, но не такой, когда видишь что-то аппетитное, а такой, когда понимаешь, что тебя сейчас стошнит, кислой, едкой, сводящей скулы. Сморщившись, Имельда отвернулась и прошла, хромая, в соседнюю комнату. Мару поднялся и пошёл в баню, не желая ещё дольше сидеть грязным. Проходя мимо Марфы, Имельда слегка замедлилась.

— Мне нужна перевязка.

— Бог в помощь, — с холодным, можно сказать, надменным лицом произнесла она.

— Бог сказал вам помочь мне, — парировала девушка. Монахиня вздёрнула подбородок и чуть ли не соскочила с лавки, на которой сидела. Девушка уже дважды поймала монахиню на этот крючок, который оскорблял сестру Марфу до глубины души. Как можно так богохульствовать?!

Имельда хмыкнула и прошла в комнату. Монахиня все же поплелась за ней. В полном молчании они нашли в этом доме кое-какую женскую одежду, и мужские брюки, которые на истощенной Имельде смотрелись шароварами.

Сестра Марфа, впрочем, несмотря на своё недовольство, весьма сносно справилась с перевязкой всех кровоточащих укусов и рассечений. И даже старую рану в плече она тоже смогла прикрыть, стянув ее через чур