Пандора - Энн Райс

В конце концов как-то утром, прямо перед рассветом, когда янаходилась в безопасном укрытии, Антиохию окутала странная тишина. Исчезритмичный звук, преследовавший меня день и ночь. Что это значит? Но у меня ещебудет время выяснить.

Я допустила роковой просчет. Вилла опустела. Он сумелвывезти их днем. Я понятия не имела, куда он уехал! Все, что принадлежало ему,исчезло, но все мои вещи были оставлены в доме.

Я подвела его в тот момент, когда он нуждался во мне большевсего. Я кругами ходила по опустевшему святилищу. Я кричала и слушала, какстены отвечают мне эхом. Он так и не вернулся в Антиохию. И не прислал письма.Спустя шесть месяцев, или еще больше, я сдалась и ушла. Ты, конечно, знаешь,что раса рьяных религиозных вампиров-христиан так и не вымерла – пока не явилсяЛестат в мехах и красном бархате, ослепив их и высмеяв их верования. Этопроизошло в Век Разума. Тогда Мариус и принял Лестата. Кто знает, какие еще увампиров существуют культы? Что касается меня, к тому моменту я снова потерялаМариуса. Мы увиделись с ним всего один раз, на одну ночь, за сто лет до этого,и, конечно, через тысячу с чем-то лет после распада того, что мы называем«древним миром».

Я его видела! В капризную, недолговечную эпоху ЛюдовикаЧетырнадцатого, Короля-Солнце. Мы присутствовали на придворном балу в Дрездене.Играла музыка – экспериментальная смесь клавикордов, лютни, скрипки, – подкоторую исполнялись сложные танцы, состоявшие из сплошных поклонов и поворотов.На другом конце зала я внезапно увидела Мариуса! Он уже давно смотрел на меня,а теперь улыбнулся мне самой трагической и любящей улыбкой. На нем был большойкудрявый парик, выкрашенный под цвет его волос, яркий бархатный плащ и таклюбимые французами пышные кружева. Кожа приобрела золотистый оттенок. Этоозначало огонь. Я вдруг поняла, что он пережил нечто ужасное. Его голубые глазапереполняло торжество любви, и, не изменяя небрежной позы – он стоял,облокотившись на край клавикордов, – он послал мне воздушный поцелуй.

Я поистине не могла поверить своим глазам. Это правда он? Ядействительно сижу здесь в декольте, в корсете, в огромных юбках, одна изкоторых хитроумными складками сдвигалась назад, чтобы приоткрыть другую? В туэпоху моя кожа казалась образцом косметических уловок. Волосы подняты вверх иискусно убраны в замысловатую прическу.

Я и не обращала внимания на смертные руки, заковавшие меня вэту оболочку. В те времена я позволила одному свирепому вампиру из Азии увлечьменя за собой; он меня совершенно не волновал. Я попалась в извечную дляженщины ловушку: стала уклончивым, выставленным напоказ украшением мужчины,который, несмотря на свою утомительную словесную резкость, обладал достаточнойсилой, чтобы провести сквозь время нас обоих.

Азиат находился в спальне наверху, медленно убивая своютщательно отобранную жертву.

Мариус подошел ко мне, поцеловал и заключил в объятия. Язакрыла глаза.

«Это Мариус! – прошептала я. – Настоящий Мариус».

«Пандора! – Он слегка отстранился чтобы лучшерассмотреть меня. – Моя Пандора!»

У него обгорела кожа. Но шрамы были едва заметны – он почтиисцелился.

Он повел меня танцевать! В совершенстве играя роль человека,он вел меня в танцевальных фигурах. Я задыхалась. Следуя его движениям, прикаждом новом ловком повороте восхищаясь восторженным выражением его лица, ятеряла счет векам и даже тысячелетиям. Внезапно мне захотелось узнать все: гдеон был, что с ним стряслось. Ни гордость, ни стыд больше не имели надо мнойвласти. Видит ли он, что я лишь призрак той женщины, которую он знал?

«Ты – надежда моей души!» – прошептала я.

Он быстро увел меня оттуда. Мы отправились к нему во дворецв карете. Он осыпал меня поцелуями, а я старалась прижаться к нему как можнотеснее.

«Ты – моя мечта, сокровище, выброшенное по глупойслучайности, – говорил он. – И вот ты здесь, ты идешь по жизни спрежним упорством».

«Ты видишь меня – значит, я здесь, – горько отвечалая. – Ты поднимаешь свечу – и я вижу почти зеркальное отражение своейсилы».

Вдруг я услышала звук, древний, ужасный звук. Биение сердцаАкаши, биение сердца Энкила.

Карета остановилась. Железные ворота… Слуги…

Просторный дворец, отделанный по последней моде, нарочитобогатого вида жилище состоятельного дворянина.

«Они здесь – Мать и Отец?» – спросила я.

«О да, они не изменились. Ни на что нельзя положиться так,как на их вечное безмолвие». – Он говорил таким тоном, словно бросал вызовсамому ужасу ситуации.

Я так не могла. Я должна была бежать от звука ее сердца.Перед моими глазами возник образ окаменевших царя и царицы.

«Нет! Увези меня отсюда. Я не смогу войти. Мариус, я не всилах на них смотреть!»

«Пандора, они спрятаны глубоко под дворцом. Тебе не придетсяна них смотреть. Они ни о чем не узнают. Пандора, они все те же!»

Да! Все те же! Мои мысли повернули вспять и домчались доопасной территории – от самых первых ночей в Антиохии, одиноких смертных ночей,до более поздних побед и поражений. Да! Акаша все та же! Я боялась, что закричуи не смогу остановиться.

«Хорошо, – сказал Мариус, – поедем туда, куда тыхочешь».

Я дала кучеру адрес моего убежища.

Я не осмеливалась взглянуть на Мариуса. Он героически продолжалпритворяться, что мы счастливо воссоединились. Он говорил о науке и литературе,о Шекспире, Драйдене, о джунглях и реках Нового Света. Но я чувствовала, какиссякает его радость.

Я зарылась в него лицом. Едва карета остановилась, явыскочила и побежала к дверям своего дома. А когда оглянулась, он стоял наулице.

С грустным и усталым видом он медленно кивнул и сделал жест,выражающий покорность.

«Я могу подождать, пока это пройдет? – спросилон. – Есть ли надежда, что ты передумаешь? Я готов ждать здесь целуювечность!»

«Дело не во мне! – сказала я. – Сегодня вечером яуезжаю из города. Забудь меня. Забудь, что ты вообще меня видел!»

«Любовь моя, – тихо прошептал он. – Мояединственная любовь…»

Я вбежала в дом и хлопнула дверью. Я услышала, как отъезжаеткарета. Охваченная безумием, как бывало со мной только в смертной жизни, ястучала кулаками по стенам, стараясь сдерживать свою невероятную силу и не датьвырваться просящимся наружу воплям и крикам. Наконец я посмотрела на часы. Дорассвета оставалось три часа. Я села за стол и написала:

«Мариус,