Поле бесчестья - Дэвид Марк Вебер

– Вам не обязательно что-либо объяснять, – буркнул Рамирес.

Лафолле насупился, опустил глаза и очень тихо сказал:

– Наверное, это прозвучит не по-грейсонски, сэр, но мы стали ее телохранителями потому, что любим ее. И более того, – добавил он, снова встретившись с Рамиресом взглядом, – она наш землевладелец, то есть наша государыня. Наш долг перед ней таков же, как ваш – перед вашей королевой, полковник, и мы намерены его исполнить… Насколько я понимаю, Протектор поручил нашему послу довести это до сведения вашего премьер-министра.

Рамирес задумчиво потер бровь. Ему не составило труда узнать в собеседнике столь же бескомпромиссного человека, как и он сам, а что до юридического статуса капитана как знатной иностранной подданной, то такие вопросы были не для его разумения – их лучше решать не военным. Куда более важным ему казалось другое: относительно безопасности капитана Харрингтон Лафолле был прав – возможно, даже в большей степени, чем полагал сам. Представлялось маловероятным, чтобы Северная Пещера отказался от своего замысла даже в случае неудачи Денвера Саммерваля. При этом морпехи Рамиреса не могли обеспечить ее безопасность за пределами корабля, а вот гвардейцы… Судя по тому, что он успел узнать о Лафолле и его ребятах, прорваться сквозь такую охрану можно разве что с помощью тактического ядерного оружия.

Возможно, упомянутый фактор влиял на его суждение в большей степени, чем следовало, но полковник решил не заострять на нем внимания.

– Ладно, майор. Ваша позиция мне понятна, и, строго между нами, я рад вашему присутствию. До тех пор, пока наше командование не сочтет нужным ткнуть меня носом в тот факт, что присутствие вооруженных иностранцев на борту недопустимо, ваши люди могут оставаться вооруженными. Более того, я распоряжусь об обязательном включении вашего человека в состав каждого караула и прикажу информировать вас всякий раз, когда она соберется покинуть «Нику». Обо всем прочем вам придется договариваться с ней лично, но я знаю капитана и сильно сомневаюсь в том, что ваша стража будет размещена внутри ее покоев, что бы ни гласили на сей счет законы Грейсона…

– Разумеется, нет, сэр, – отозвался Лафолле. Подобное предположение заставило его покраснеть, и полковнику пришлось торопливо прикрыть рукой улыбку. После чего он перешел к другому вопросу.

– Но есть еще одно, майор Лафолле, что вам придется иметь в виду. В данном случае дело не во Флоте и не во мне, а в самой даме Хонор.

Лафолле поднял бровь, и Рамирес вздохнул.

– Вам, конечно, известно о гибели капитана Тэнкерсли?

Гвардеец кивнул, и Рамирес безрадостно пожал плечами.

– Капитан знает, кто это сделал. Я полагаю, что в этой связи она непременно что-нибудь предпримет, и уж тут вы ее защитить не сможете.

– Мы понимаем, сэр. Нам это не нравится, однако должен признаться, что мы не стали бы останавливать ее, даже появись у нас такая возможность.

Рамирес не сумел скрыть удивления – он не ожидал холодной суровости полученного ответа. Нравы Грейсона славились своей строгостью, и с точки зрения тамошних нравственных канонов внебрачное сожительство было категорически неприемлемо. Реакция полковника не укрылась от Лафолле: он едва заметно улыбнулся, но промолчал, и Рамирес осознал, что подданные и впрямь искренне любят Хонор.

– Ну что ж, майор, – сказал он, протягивая руку, – добро пожаловать на борт. Пойдемте, я познакомлю вас с остальными моими офицерами. Потом подыщем, где разместить ваших людей, и согласуем график дежурств.

– Спасибо, сэр, – откликнулся Лафолле. Его ладонь почти утонула в лапище Рамиреса, но ответное пожатие было крепким. – Мы весьма вам благодарны.

* * *

Открыв глаза, Хонор впервые за долгое время ощутила внутри нечто большее, нежели замерзшая пустота. Боль по-прежнему оставалась заточенной в ледяном коконе, ибо по меньшей мере одно осталось прежним: она не собиралась выпускать боль на волю, пока не уничтожит виновного. Вдобавок к этому ее сердце заново напиталось ядом. Правда, сам яд оказался давно знакомым. Теперь Хонор знала своего врага. Оказалось, что она стала жертвой отнюдь не неведомой силы, находящейся за пределами ее понимания. Скорее наоборот, источник ее бед был знаком ей слишком хорошо.

Когда Хонор, привстав на постели, стряхнула волосы с лица, Нимиц съехал с ее тела, и она ощутила в нем перемену. Кот ненавидел Денвера Саммерваля с самого начала, причем не только потому, что этот человек причинил боль ей: Нимиц успел полюбить самого Пола. Возможно, по этой причине в нем и произошла перемена. Теперь оба знали истинную причину их общей боли, и конфликт между стремлением Хонор к самоуничтожению и неистовым протестом Нимица перерос в их общую, непреклонную решимость уничтожить врагов.

Свесив ноги, Хонор положила руку на постель, на то место, где должен был спать Пол. Сейчас она уже могла сделать это, осмелилась встретить боль, хотя и не позволяла себе ощутить ее в полной мере. Странно, шевельнулась где-то в уголке ее сознания мысль, ей не раз доводилось слышать о том, будто любовь может спасти человека, но никто не говорил, что на это способна и ненависть.

Встав с постели, она направилась к умывальнику, на ходу прокручивая в голове запись, оставленную ей Рамиресом. Хонор полагала, что полковник чуть подредактировал текст, однако в подлинности сведений нисколько не сомневалась. Конечно, такого рода запись не являлась юридическим доказательством, но ведь она и не собиралась подавать на своих врагов в суд. Насчет методов, какими ему удалось выудить у Саммерваля «добровольное» признание, Рамирес предпочитал не распространяться, однако срывающийся, дрожащий голос Саммерваля был выразительнее любых слов.

Почистив зубы, Хонор взглянула в зеркало и увидела там собственное – бледное, изнуренное, но все же узнаваемое – лицо. Глаза больше не были пустыми: их наполнили удивление и благодарность. Она и не думала, как много людей готовы идти ради нее на риск.

Хонор прополоскала и убрала зубную щетку, не прекращая думать об этих людях, без колебания поставивших под угрозу свою карьеру. Ведь все тайное рано или поздно становится явным, что справедливо и в отношении проведенной ими операции. Правда, Саммерваль жаловаться не станет: огласка записи вне зависимости от методов ее получения будет иметь для него самые тяжкие последствия. Вполне возможно, что он умрет прежде, чем успеет рассказать о каком-нибудь другом «клиенте».

Однако и его молчание вовсе не гарантирует от слухов: в историю оказалось замешано слишком много людей, и хоть кто-то из них хоть кому-то непременно проболтается за кружечкой пивка. Конечно, сомнительно, чтобы такого рода слухи обросли доказательствами: она знала Алистера и Томаса слишком хорошо, чтобы представить, будто они не позаботились о прикрытии, однако командование могло и поверить слухам.

Друзья понимали все это ничуть не хуже ее самой, но все равно сделали то, что считали нужным. Сделали ради нее, а стало быть, из состояния зомби ее вывела не одна только ненависть. Их готовность пойти на риск сыграла здесь не меньшую роль, а ими двигала любовь.