Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Артур Мерлин

сказанные мною слова, а потом вдруг неожиданно упала ко мне на руки и затряслась от горестных судорог. Ее буквально корчило на моих руках. Женщина вся содрогалась и только бормотала:

— Боже мой… Боже мой… Боже мой.

Я понял, что это прорвалось то, что накапливалось в ней все это время. Все отчаяние ее, вся растерянность и подавленность случившимся, все это прорвалось сейчас.

Она терпела, ходила в милицию, разговаривала с разными людьми. Со следователем, со мной, с приемщицами в похоронном бюро. И все это время она держалась, а теперь вот, наверное, почувствовала рядом более или менее близкого человека и расслабилась…

Конечно, ей было тяжело…

— Ты вызвала маму и папу из Саратова? — спросил я, чтобы как-то отвлечь ее от тяжелой истории.

— Папа умер, ты же знаешь, — простонала она.

И я вспомнил, что действительно, года два назад в очередной приезд Вася с Ларисой мне что-то об этом говорили. Фигурировала сердечная недостаточность и так далее. Я тогда сочувственно кивал головой, но естественно, это потом совершенно вылетело из моей памяти. Кому нужны и интересны чужие папы и мамы?

— Извини, — промолвил я, но Лариса не обратила внимания на мою бестактность.

— А мама старенькая и больная, — проговорила она, кусая губы. — Зачем ей ехать сюда?

Лариса прижалась ко мне всем телом, и я держал ее на коленях, как маленького ребенка. Она дрожала и всхлипывала… Бедное одинокое создание… Была жизнь, был муж, было все, что нужно женщине. И вдруг этого не стало, причем самым неожиданным и быстрым образом.

Потом — я спохватился — отчего я так сильно жалею Ларису. Я-то ведь тоже брат. Хоть и не родной, а все же…

— Прости меня, — наконец сказала решительным голосом Лариса, вставая с моих колен и одергивая платье. — Я расплакалась, а мне еще нужно сделать много важных вещей. Просто ты пожалел меня и я приняла все так близко к сердцу. Я же совсем одна. Теперь, когда Васи не стало, меня и пожалеть некому.

Лариса отправилась в комнату и стала стелить мне постель.

— Где его нашли? — спросил я.

— Кого? — подняла голову Лариса. Она не была уверена, что правильно поняла мой вопрос.

— Василия, — объяснил я. — Где они нашли тело?

— А, это, — ответила женщина. — В парке Челюскинцев… Может, он теперь как-нибудь иначе называется, но в общем, там. Он там лежал с раннего утра. Они нашли его и отвезли к себе в морг. И стали искать, кто же это, потому что никаких документов на теле не было. Хорошо еще в нашем отделении милиции хороший дежурный попался.

— Да, наверное, — согласился я. — А то могло бы тело и месяц пролежать неопознанным.

Правда, при этом я подумал, что тут особенной разницы нет. Если уж человек мертв, то что до того, когда родственники узнают об этом…

«Вы бы волновались, если бы не знали, что с ним», — скажут мне в ответ.

А так я что, не волнуюсь, когда уже знаю все, возражу я.

— Как ты думаешь, их найдут? — спросила вдруг Лариса, внезапно появившись в комнате рядом со мной.

— Кого найдут? — не сразу понял я ее, потому что задумался.

— Убийц, — сказала она и лицо ее вновь пошло красными пятнами…

— Не знаю, — признался я честно. — Пока что я даже не представляю, в каком направлении искать. Наверное, милиция имеет такое представление… Посмотрим. Во всяком случае, мне кажется, что пока они не напали на след.

— Да это неудивительно, — отозвалась Лариса, присаживаясь рядом. — Какие могут быть следы, если мы даже не можем понять, что произошло? Наверное, это какой-то маньяк. Бывают же такие. Знаешь, как Чикатило…

— Почему ты думаешь, что маньяк? — спросил я. Сам я как-то не подумал и о такой возможности.

— Потому что это внезапное и бессмысленное убийство, — ответила Лариса, кутаясь в шерстяной платок. — И такое зверство, — она закрыла лицо руками. Да и я вздрогнул при воспоминании об этом.

— Ладно, давай не будем об этом, — сказал я и положил руку на ее колено. — Ты хочешь, чтобы я завтра помог тебе в чем-нибудь по хозяйству?

— Нет, — сквозь слезы улыбнулась она. — Спасибо, нет. Придет Лида и поможет мне. Машина у меня есть, мы съездим в магазин и купим все необходимое. А приготовить можно все очень быстро. Так что твоя помощь не понадобится.

— Хорошо. Тем более что я ничего не понимаю в кухонных делах, — сказал я. — Только сварить сосиски или яйца. Дальше этого мои кулинарные способности не идут.

— Как же ты живешь? — спросила Лариса. — Ты ведь не женат. Кто же тебе готовит? Твои женщины?

Я усмехнулся. Сразу видно, что Лариса не понимает специфики театра. Она никогда в нем не работала и потому просто не представляет себе людей, которые реально живут и работают в театре…

— Мои женщины, — сказал я, — когда они у меня бывают, — уточнил я дополнительно, — это, как правило, актрисы. И не потому, что я так уж люблю именно актрис в своей постели, а просто потому, что это проще и естественнее… С кем работаешь вплотную, с тем и спишь. Хотя Конфуций, говорят, учил обратному. А актрисы умеют готовить точно так же, как и я. А может быть, даже хуже… Если это возможно, конечно.

— Так кто же тебе готовит?

— Никто, — ответил я. — Такова цена мужской свободы. Мне никто не готовит, и потому я почти всегда хожу голодным…

— И тебе никогда не хотелось жениться? — спросила Лариса. Она смотрела на меня пристально, и у меня вдруг мелькнула совершенно дикая мысль о том, что она, оставшись одна, присматривает меня в качестве замены моему брату…

Какая чушь, сказал я себе. Нельзя быть таким подозрительным.

— Хотелось, — сказал я и встал. Подошел к Ларисе, сидящей на кресле и погладил ее по голове. Что-то тянуло меня приласкать ее, утешить в горе. Такая она была незнакомая мне, непривычная — тихая, подавленная, утомленная…

— Вечер вопросов и ответов о моей жизни предлагаю считать закрытым, — сказал я. — Все равно мы сейчас оба не склонны рассуждать о любви и превратностях судьбы. Правда?

— Ты хочешь выпить? — предложила мне Лариса, и я задумался.

Вообще-то я стараюсь не пить. Потому что все это мы уже, как говорится, проходили. И возраст у меня уже не тот. В мои тридцать шесть пьют по-прежнему, то есть много и часто только те, кто стал действительно алкоголиком… Нормальные люди пьют умеренно, и с каждым годом все умереннее.

Да и зачем? Это ведь в юности человек обманывает себя. Он пьет и ему кажется, что