Продажное королевство - Ли Бардуго

Затем Инеж должна была встать на вершину столба, уперев руки в бока, и крикнуть: «Я!»

И толпа дружно ахала.

«Но, подождите, нет, это невозможно, – говорил ее дядя, – маленькая девочка?»

В этот момент зрители всегда начинали безумствовать. Женщины теряли сознание. Иногда один из мужчин пытался остановить представление.

Сегодня у нее не было зрителей, только ветер, холодный металл под ногами и яркое лицо луны.

Инеж добралась до вершины силоса и взглянула на город, простиравшийся внизу. Кеттердам сиял золотыми огнями: фонарики, медленно передвигающиеся по каналам, свечки, горящие в окнах, магазины и таверны, продолжающие ярко светиться в предвкушении вечернего улова. Она могла разобрать мерцающий блеск Крышки, цветные фонарики и эффектные каскадные лампочки Обручей. Всего через пару дней империя Ван Эка разрушится, и она освободится от контракта с Пером Хаскелем. Свобода. Инеж будет вольна жить так, как захочет. Искать прощения за свои грехи. Стремиться к своей цели. Будет ли она скучать по этому месту? По этому людному беспорядку, зовущему себя городом, который она знала вдоль и поперек и который каким-то чудом стал ее домом? Девушка не сомневалась, что будет. Поэтому сегодня она выступит для своего города, для жителей Кеттердама, даже если они не знали, когда нужно аплодировать.

Хоть и с трудом, но ей удалось повернуть колесо силосного люка и поднять его. Инеж достала из кармана закупоренный пузырек с химическим долгоносиком. Следуя инструкциям Уайлена, хорошенько его встряхнула и высыпала содержимое в силос. Раздалось тихое шипение, и на ее глазах сахар зашевелился, словно под ним закопалось что-то живое. Девушка вздрогнула. Она слышала истории о том, как рабочие погибали в силосах, случайно упав внутрь, когда зерно, кукуруза или сахар превращались в зыбучую трясину под их ногами и медленно душили до смерти. Она опустила люк и плотно его закрыла.

Затем потянулась к первой перекладине металлической лестницы и прикрепила к ней намагниченный зажим, который дал ей Уайлен. Он определенно казался достаточно цепким. Когда девушка нажала на кнопку, две намагниченные проволоки выскочили и прицепились к силосу с тихим лязгом. Далее она достала из рюкзака арбалет и тяжелый моток веревки, продела один ее конец через зажим, закрепила и прицепила проволоку. Другой конец был продет через второй зажим, заряженный в арбалет. Девушка нажала на спусковой механизм. Первый выстрел пролетел мимо, и ей пришлось наматывать канат обратно. Второй зацепился не за ту перекладину. Но третий зафиксировался в нужном месте на следующем силосе. Инеж крутила зажим до тех пор, пока веревка не натянулась так, как ей было нужно. Они уже использовали подобное приспособление, но никогда на таком расстоянии или высоте. Это не имело значения. Расстояние и опасность преобразятся на канате, как преобразится и она. На такой высоте она никому ничего не должна – существо без прошлого и настоящего, парящее между землей и небом.

Время пришло. Можно научиться исполнять трюки на трапеции, но для хождения по канату нужно быть прирожденным акробатом.

Мама Инеж как-то сказала, что одаренные канатоходцы произошли от Воздушного народца и что когда-то у них были крылья. При определенном свете эти крылья все еще можно было увидеть на людях, к которым они благоволили. После этого Инеж постоянно крутилась и так и этак перед зеркалами или рассматривала свою тень, не обращая внимания на насмешки двоюродных братьев и сестер, чтобы увидеть, не показываются ли ее собственные крылья.

Устав от ее ежедневных приставаний, отец позволил ей начать обучаться на низкой высоте, босоногой, чтобы она привыкла ходить вперед и назад, сохраняя равновесие. Инеж было до смерти скучно, но она покорно повторяла упражнение каждый день, испытывая свою выносливость и пытаясь прочувствовать кожаную обувь, которая позволяла ей хвататься за более жесткую и менее дружелюбную веревку. Когда ее отец отвлекался, она делала стойку на руках, чтобы, обернувшись, он увидел, как его дочь покоряет канат вверх ногами. Он согласился поднять веревку на несколько сантиметров, разрешил ей походить по настоящему канату, и на каждом уровне Инеж осваивала один трюк за другим – кульбиты, сальто, хождение со стаканом воды на голове. Познакомилась с тонким гибким шестом, который позволял ей сохранять баланс на большой высоте.

Как-то раз ее дядя и двоюродные братья и сестры придумывали новый номер. Ханзи должен был толкнуть Ашу на тачке по канату. День выдался жарким, и они решили сделать перерыв на обед и поплавать в реке. Оставшись в одиночестве в тихом лагере, Инеж забралась на одну из платформ, которую они возвели, и встала спиной к солнцу, чтобы четко видеть веревку.

На такой высоте мир становился собственным отражением, его контуры стирались, тени вытягивались, знакомые по очертаниям, но в то же время не вызывающие доверия, и когда Инеж опустила ногу в тапочке на канат, то почувствовала внезапную неуверенность. Хотя ширина веревки была такой же, как всегда, и девочка неделями преодолевала ее без страха, на сей раз она казалась куда уже, словно в этом зеркальном мире канат подчинялся другим правилам. «Когда приходит страх, что-то должно произойти».

Инеж сделала глубокий вдох, согнулась пополам и сделала первый шаг в воздухе. Трава под ней превратилась в волнистое море. Она почувствовала, как изменяется ее центр тяжести, смещаясь влево, притяжение земли, готовность гравитации воссоединить ее с собственной тенью далеко внизу.

Ее мышцы сократились, колени подогнулись, момент прошел, и тогда во всем мире осталась лишь она и канат. Девочка прошла полпути, когда поняла, что за ней наблюдают. Она позволила своему полю зрения расшириться, но не теряла бдительности. Инеж никогда не забудет выражение лица своего папы, когда он вернулся с речки с дядей и кузенами, поднял голову вверх и пораженно открыл рот; как ее мама вышла из фургончика, прижав руку к сердцу. Они не издавали ни звука, боясь нарушить ее сосредоточенность – первые зрители ее выступления, онемевшие от ужаса, который был ей сродни лести.

Как только она спустилась вниз, ее мама провела целый час, поочередно то обнимая, то крича на нее. Отец был строг, но она заметила гордость в его взгляде и невольное восхищения в глазах кузенов и кузин.

Позже один из них подошел к ней и спросил: «Как у тебя получается быть такой бесстрашной?» Девочка пожала плечами и ответила: «Я просто хожу».

Но это была неправда. Это лучше, чем просто ходить. Когда другие шли по канату, то боролись с ним – с ветром, высотой, расстоянием. Когда Инеж была на канате, он становился ее миром. Она чувствовала его наклон и натяжение. Он был планетой, а она – спутником. В этом присутствовала простота, которой она никогда не ощущала на трапеции, где все контролировали импульсы. Ей нравилась тишина, присущая канату, и это то, что не мог понять никто другой.

Инеж упала лишь раз, и все еще винила в этом сетку. Ее натянули, потому что Ханзи добавил к своему выступлению одноколесный велосипед. Это было одно мгновение – вот Инеж идет и вдруг падает. У нее едва хватило времени осознать это, прежде чем она попала в сетку и отскочила от нее прямо на землю. Инеж ощутила легкое недоумение, обнаружив, насколько твердой была почва, что та не смягчилась и не прогнулась ради нее. Девочка сломала два ребра и заработала шишку на голове размером с большое гусиное яйцо.