Наша трагическая вселенная - Скарлетт Томас

Я рассмеялась.

— Похоже на какую-то странную буддийскую притчу!

Она тоже рассмеялась.

— Ну и что теперь у вас с Марком? — спросила я.

— Ну…

В эту секунду послышался звук ключа, отпиравшего замок.

— Это Боб. Потом расскажу.

Весь следующий час мы втроем готовили еду и накрывали на стол. Боб принес на закуску устриц от Джони, а на десерт — лимонный торт из их магазина. Он включил какой-то брит-поп из девяностых, и мы дружно подпевали и кружили по кухне. Я чуть не умерла от смеха: каждый раз, когда в песне было две сольные партии, Боб и Либби автоматически делили их между собой и пели на два голоса. Потом мы поставили саундтрек к какому-то известному фильму из восьмидесятых, где можно было петь на сколько угодно голосов, допили бутылку совиньона и открыли новую. Беша наконец-то догрызла свою кость и, изможденная, уснула на втором этаже. Когда пришли родители Боба, у нас все было готово, но сами мы уже не очень твердо держались на ногах и поэтому сидели, развалившись на диване, и слушали какую-то новую джазовую группу, от которой недавно протащился Боб. Они с Либби завели длинный разговор про этих музыкантов. Знала ли она, что их номинировали на премию «Меркури»? Да, об этом она знала, но не знала, что у него был их альбом, и собиралась купить его сама. А я сидела и думала, что же не так с их отношениями. И дело даже не в том, как они слаженно поют на два голоса и увлеченно друг с другом беседуют. Я обратила внимание на то, как один все время подливает другому вина, и как Либби, убирая со столика книгу Боба, аккуратно вложила в нее закладку, чтобы он не потерял место, на котором остановился. Интересно, мы с Кристофером со стороны производим такое же впечатление? Вряд ли. Он ни разу в жизни не подлил мне вина в бокал.

Отец Боба, Конрад, был немцем и по-прежнему говорил с легким акцентом, который показался мне знакомым, но я никак не могла вспомнить, где же его слышала. Его жена Саша много лет назад была моделью, а теперь принимала участие во всевозможных местных художественных проектах и делала скульптуры из древесины, вынесенной на берег из моря. Я иногда встречала ее в Блэкпул-Сэндс, когда выгуливала там по утрам Бешу. У нее были непослушные волосы, выкрашенные в рыжий цвет, и низкий уверенный голос, который напоминал мне о Ви. Конраду и Саше было за шестьдесят, но выглядели они намного моложе. Боб рассказывал забавные истории из своей недавней поездки в Германию и посвящал родителей в последние новости из жизни своих двоюродных бабушки и дедушки. Он как раз начал говорить о том, как на обратном пути его рейс переправили в Эксетер, когда раздался звонок в дверь, и Либби побежала открывать. В комнату вошел Марк, на нем были неглаженные джинсы, рубашка, похожая на новую, и черные туфли, облепленные грязью. Примостившись на краешке дивана, стоявшего в конце комнаты, противоположном тому, где сидела Либби, он задал Саше несколько вежливых вопросов про то, чем она занимается и где выросла, а потом рассказал нам о своих родителях, по-прежнему живших на острове в Шотландии, в коммуне хиппи, к которой они примкнули много лет назад, когда их брак переживал трудные времена — обоим было тогда за пятьдесят, а Марк как раз заканчивал школу. В итоге ему пришлось между выпускными экзаменами ночевать на полу в комнате у друга. Саша все расспрашивала его об острове — холодно ли там, и правда ли, что совсем нет деревьев? Конрад слушал их и время от времени посмеивался, а в какой-то момент повернулся к Бобу и сказал:

— Ну, я говорил тебе, что иметь сумасшедших родителей — это даже полезно?

— А что вы изучали в университете? — задала Саша очередной вопрос Марку.

— Сначала я не стал туда поступать. Не мог себе этого позволить, и к тому же на каникулы мне некуда было уезжать домой. В итоге я пару лет проработал на маяке, пока его не вывели из эксплуатации, — тогда я начал заочно изучать конфликтологию и не сразу разобрался, что у нее нет будущего.

Он рассмеялся, а Саша удивленно вскинула брови.

— Почему? — спросила она.

— Ну… Тогда как раз началась война в Заливе, и казалось, что все безнадежно загублено. В общем, в конце концов я перевелся на инженерное дело. После окончания учебы некоторое время проработал инженером, ну а потом, конечно, бросил это дело и…

— Ты его не бросил! — вмешалась Либби. — Ты начал проектировать лодки.

— А, ну да, типа того.

Я сидела и пыталась угадать, как Либби будет объяснять, откуда она знает такие подробности, но тут в дверь снова позвонили, и Либби пошла открывать. На пороге показался Роуэн — одетый в джинсы и бледно-голубую рубашку, он стоял в дверях гостиной и будто не замечал меня. В руках у него была бутылка вина, и он отдал ее Либби.

— К сожалению, Лиз не смогла прийти, — сказал он, поцеловав Сашу в обе щеки и пожав руку Конраду. — У нее страшно разболелась голова. Приняла лекарство и легла спать. Так что я постараюсь представлять здесь сегодня нас обоих, если вы не против.

— Бедняжка, — покачала головой Саша.

— Эти мигрени ее всегда донимали, — сказал Конрад.

Конрад был братом Лиз. Ну конечно. Интересно, я об этом знала, но забыла? Вряд ли. Значит, Роуэн был дядей Боба. Я целовалась с дядей Боба, и после этого он миллион раз участвовал в моих эротических фантазиях. Как хорошо, что я не сказала Либби, с кем собиралась закрутить роман, хотя сейчас, глядя на него, я понимала, до чего же абсурдной была эта идея. Тут до меня дошло: я же рассказала ему о ее романе. Я залпом допила оставшееся в бокале вино и решила не встречаться с ним глазами.

За обедом мы заговорили о парадоксах. Либби сказала что-то о моем телевизионном контракте и математических подсчетах, которые я производила в своих фантастических романах, и еще о тех странных вещах, что у меня там были, — о мобильных телефонах и сотовых структурах. Она волновалась, как все это будет выглядеть на экране. Я сказала, что она зря беспокоится, потому что идеи для телепередач по большей части просто лежат на полках и пылятся до тех пор, пока не пройдет их срок годности, так что вероятность экранизации моих книг ничтожно мала. Роуэн спросил, разбираюсь ли я сама в математике и всякой научной зауми, которую использую в своих книгах, и это был хороший вопрос, потому что нет, я не всегда могла все это понять. Ну, или понимала, пока писала роман, но спустя год-полтора уже не понимала — а как раз тогда-то мне и нужно было дать о нем несколько интервью. Я попыталась объяснить это как можно более честно.

— Но ведь вы пишете рецензии на научные книги? — спросила Саша.

— Да, — ответила я. — И там все примерно так же. Пока я читаю эти книги, я все понимаю — особенно если они хорошо написаны и там приводится много толковых примеров. Но если кто-нибудь попросит меня рассказать про теорию относительности, я этого сделать не смогу. Ну, то есть смогу, но не слишком хорошо. Как там называется теория относительности про скорость света?

Судя по недоумевающим лицам, этого не знал никто. Кроме Конрада.

— Специальная теория относительности, — сказал он.