Главное – любить - Наталия Веленская

по стенке. Неловко плюхаюсь на пятую точку и вытягиваю ноги. Пол на лестничной площадке довольно пыльный, но мне плевать. Хочется поскорее завершить разговор, закрыть лицо руками и не вставать несколько часов кряду. Господи, ну почему я настолько слепая и не замечаю ничего вокруг?! Права Шулькевич, тысячу раз права, ну нельзя же быть настолько ненаблюдательной! И видеть сначала в людях хорошее — это замечательная черта, только вот плохое подмечать тоже желательно. Потому что, если бы не Зубкова, моя не наблюдательность вполне могла стоить мне сломанной шеи! Или до чего ещё могла потом додуматься эта ненормальная помимо оторванных каблуков?!

— Лизок, у неё мать владелица рекламного журнала. На хрена ей в вашем быть обычным продажником?!

Опаньки. А вот и ещё и один недостающий кусочек пазла.

— «Люкстайм»?

— Вроде бы что-то такое. Я точно не помню, загугли по фамилии Скворцова, найдешь, — бурчит Шулькевич. — Ты мне так и не ответила, она точно тебе ничего не сделала?

— Ну… кое-что было, но обошлось, не переживай, — обтекаемо говорю я. — Теперь вот буду настороже.

— Лизк, ну вот как я могу со спокойной душой уехать в Питер, если у тебя под боком эта гадюка?! Да у неё крышу сорвало после расставания с Гордеевым, я отвечаю! Она же не просто так академ взяла, а потом в Москву перевелась. Она же на нём помешана была! Тут и к гадалке не ходи — когда он вернулся к тебе, она именно из-за этого кукухой поехала! Нормальный человек не будет устраиваться работать к девушке своего бывшего и следить за ней!

— С этим я спорить не буду, — тяжело вздыхаю я. Зачем только она потом осталась работать, уже зная, что мы с Лёшкой расстались? Это какая должна быть степень невменяемости у человека?

— Бельская, пообещай, что ты сейчас пойдёшь и купишь перцовый баллончик!

— Инг!

— Я серьёзно. Если ты говоришь какие-то пакости уже были, поверь, это только цветочки. Скворцова в универе ещё той стервой была, она не остановится. Уж не знаю, что у неё на уме: или покалечить тебя, или вытурить из журнала, но будь, пожалуйста, осторожна!

— Буду, — обещаю я и отключаюсь.

А вот, собственно, и ответ на вопрос, зачем Нике нужно было столько времени пробыть в стенах журнала «ГородОК». Медленно поднимаюсь и механически отряхиваю себя от пыли. Никаких сомнений у меня практически нет, но хочется прояснить ещё один момент.

— Натали, скажи, а мои звонки сейчас на Лану переводятся? — интересуюсь я у нашего офис-менеджера, но уже заранее знаю ответ.

— Нет, мы же в конце года сделали новую переадресацию. Звонки Ланы на тебя, а твои на Нику, — говорит Натали. — Ты, наверное, тогда в отпуске была, поэтому не в курсе.

— Наверное, — киваю я и кидаю взгляд на Зубкову. Прости Ланусь. Получается, зря я стикеры тогда тебе всучила. Надо было их Скворцовой дарить, а лучше — засунуть в одно место.

Возвращаюсь к себе за стол, но не спешу приступать к работе. Дверь кабинета Ксюши с грохотом распахивается. Первая из него вылетает Ника, раздраженная, но с каким-то диким огнём в глазах, под стать её ведьмовской шевелюре, и неприятным оскалом на лице. Таня выходит неторопливо, но видно, что этот разговор её вымотал. Она раскраснелась и шла, слегка пошатываясь. На наши вопрошающие взгляды начальница ответила коротко и раздражённо:

— Ника увольняется. Без отработки. Подробности на собрании. Всем работать!

И почему-то посмотрела персонально на меня долгим тяжёлым взглядом.

Девочки-продажники коротко переглянулись между собой и уткнулись в мониторы. Настюха лихорадочно стала набирать номер клиента, но по глазам было видно — она в шоке. И очень хочет скорее обсудить столь неожиданный поворот событий.

Я тоже пребываю в очередном шоке, хотя лично для меня увольнение Ники — это освобождение. Это глоток свободы и спокойствия, который я наконец смогу ощутить. Не представляю, как бы я смогла работать, после того, что узнала от Инги. Мне и так в последнее время было некомфортно подозревать всех и каждого в офисе. Уход Скворцовой — это просто подарок свыше. Не могу только понять почему она решила свалить именно сейчас? Удерживать и скучать по ней я, конечно, не буду, но вот задать пару вопросов очень хочу.

Вероника не стала собирать свои вещи. И меня это не удивило. Люди с таким достатком, как у её семьи, вряд ли будут сильно страдать из-за того, что не забрали кружку и канцелярские мелочи. Выходила она из редакции как победитель: ярко-красное платье струилось по её идеальной фигуре, рыжие волосы перекинуты через плечо, а дизайнерская сумка небрежно болтается на запястье. В другой руке она держит какие-то листки.

— Заявление, — громко оповещает она, с дьявольской улыбкой обводя наши застывшие лица и бросая листок на стол Коваленко. — Татьян, не очень дальновидно с твоей стороны раскидываться ценными и перспективными кадрами. И оставлять в команде тех, кто не умеет работать.

— Свои советы и замечания можешь оставить для «Люкстайма», Ник, — Коваленко смотрит на неё в упор, скрестив руки на груди. И даже бровью не повела на её выпад. Вот эта выдержка! Мне в очередной раз хотелось поаплодировать начальнице стоя.

— Ты ещё пожалеешь, — смеётся Ника и от этого смеха у меня по спине бегут мурашки. Следом она кидает на стол Татьяны ещё какие-то листки. — Везение — штука переменчивая. Не всегда же крупных клиентов можно будет заполучать через постель. Правда, Лиз?

Я забываю, как дышать. Последний вздох застревает комом в районе горла, когда несколько пар глаз сотрудников журнала поворачиваются ко мне.

— Вот, можете полюбоваться на своего лучшего продажника года в компании владельца «Корсара», — кивает Скворцова в сторону тех самых листков. Сфокусировав взгляд, я замечаю, что это довольно крупные фотографии. На которых видимо изображены я и Саша. — Не смею вас больше отвлекать от работы. Процветания и всех благ напоследок желать не буду. Осточертело притворяться, уж извините.

Ника кидает на меня последний взгляд, в котором смешался дикий коктейль — ненависть, презрение и какое-то сожаление. Интересно о чём? Что не удалось окончательно сломать мне шею? Громко цокая высокими каблуками, она распахивает дверь и с усмешкой на губах покидает наш офис.

Звенящую тишину, в которой я отчётливо слышу звук своего сердца, прерывает робкое восклицание Ипатовой:

— Ты и Корсаков? Очуметь!

Ничего не объясняя, встаю со своего места и выхожу следом за Никой.

Глава 61

Догоняю эту фурию я уже на стоянке, что, пожалуй, и к лучшему. Общаться с ней на лестнице