История Киева. Киев советский. Том 2 (1945—1991) - Виктор Киркевич

Какая аналогия: первые литературные произведения на папирусе, а призвание граждан ХХ века к мышлению – на папиросной бумаге. Вообще в этом институте я, полностью русификованый, впервые узнал, что существуют украинские патриоты! Тогда я пару раз общался с Виктором Некрасовым, скорее неосознанно… У нас совпадали любимые места. Это – кафе-мороженое на веранде «Пассажа». Рядом был большой гастроном, а угол на втором этаже имел широкий обзор, так что милиция в форме не прошла бы незамеченной. Все гости писателя, а он там принимал ежедневно, вели себя тихо и пристойно. А персоналу оставались пустые бутылки, что тоже имело значение. Вспоминаю, что в советское время стеклотара была своеобразным финансовым подспорьем… В детстве я любил ходить с родителями кушать мороженое в кафе на втором ярусе боковых галерей. Особенно с левой стороны, если смотреть с Крещатика. Потом с друзьями там пили уже не детские напитки, где и произошло несколько моих встреч с моим кумиром В. П. Некрасовым, которому по душе было это непритязательное кафе. Кто я такой, чтобы не пить?! Застольные разговоры шли о Киеве. Я еще не был знаком с его творчеством, а Виктор Платонович называл меня «юный земляк».

Во времена, когда к мнению Виктора Платоновича прислушивался Н. С. Хрущев, квартира на Крещатике не вмещала всех любителей пообщаться и выпить «надурняк». Но когда его высказывания стали расходиться с позицией партии и нужно было докладывать в письменном виде, кто и что говорил в гостеприимном доме, остались или самые верные друзья, или завербованные «стукачи». Некрасова посещали тогда и многие прославленные впоследствии борцы за права человека, будущие лидеры демократии, среди которых можно назвать легендарного академика А. Сахарова.

В. Некрасов не смог терпеть одиночества и перенес свои посиделки на природу или в то кафе-мороженое, о котором я уже упоминал. Незадолго до вынужденной эмиграции Вика, которого так называли близкие друзья, прекратил с ними общение для сохранения их политрепутации и спокойствия их семей. Однажды Виктор Платонович в том же кафе, без которого не мог жить, распил бутылочку с моим сотрудником из «Гипрогаза». Потом, в нарушение традиций, так как вечером ничего спиртного нельзя было купить, писатель потащил юношу к себе домой, где была припасена заначка. Мой молодой приятель не интересовался ничем, кроме футбола и выпивки, поэтому, когда его утром пригласили сотрудники «некой конторы» и начали допытывать: «О чем вы вечером говорили с Некрасовым?» – тот был в недоумении: что за глупые шутки у солидных «дядей» такой организации, он-то со школы помнил, что Некрасов умер еще при царе. Причем тут его вчерашний собутыльник?!

Во время обыска Некрасов возмущался: «Более законопослушного человека, чем я, Господь Бог просто никогда не создавал, – а они обыскивают, словно это шпионская явка, а не квартира писателя». На что один из кагэбэшников заявил, что люди и за меньшее сидят. Писатель не хотел сидеть, поэтому 10 июня 1974 года Виктор Некрасов, которого со смертью мамы ничего уже не удерживало в СССР, подал документы для поездки в Швейцарию на три месяца. Вызов оформил родной дядя Николай Ульянов. В сентябре получил разрешение. 11 сентября Виктор Некрасов записал: «Заживут раны, отдышусь и вернусь». На следующий день он с женой Галиной Базий и собакою Джулькою выехал из Киева в Цюрих. Во время обыска пропало удостоверение на медаль «За оборону Сталинграда», а провезти ее без документа не разрешали. Тогда он взял свою повесть, приколол к ней медаль и спросил: «Это удостоверение подходит?» – «Подходит».

Виктор Платонович уехал на три месяца, предварительно заплатив за квартиру за год вперед. И по существующим правилам его не могли лишить гражданства. Правила нарушили, но деньги ему вернули…

Некрасова лишили права возвращения на Родину «за деятельность, несовместимую с высоким званием гражданина СССР», хотя он избегал «антисоветских» публичных выступлений и заявлений. В его квартире в «Пассаже», почти как в песне В. Высоцкого, «поселился мирный грек», то есть сотрудник органов, чтобы вылавливать «связи». Первым делом «жилец» избавился от книг. Они появились в букинистической продаже. Так ко мне попал сборник «А. В. Луначарский. Об изобразительном искусстве» (1967) с теплой надписью от составителя: «Виктору Платоновичу сердечно И. Сац».

В последние годы Некрасов жил в Париже в крохотной квартире на площади Кеннеди вместе с женой и пасынком Виктором Кондыревым. С помощью друзей устроился на радио «Свобода». Вика дружил со старыми эмигрантами, радовался каждому общению. О нем говорили: «Светлый, сердечный Человек, Личность с душевным равновесием, культурой, тактом». Часто, уединившись за угловым столиком парижского кафе, Вика принимал ритуальные окопные сто грамм и писал. Так появились ностальгические воспоминания о Киеве, его архитектуре, истории – «Записки раззявы». Судьбе третьей волны эмиграции посвящена его книга «Маленькая грустная повесть».

В Париже у Некрасова часто спрашивали, чувствует ли он ностальгию, он отвечал: «Если она возникает, я выхожу на улицу. Тут у меня киоск, где продается газета «Правда». Я ее покупаю. Прочитываю полстраницы. И ностальгию как рукой снимает!» Соглашусь с Писателем. И в других странах жить прекрасно, если закрыть глаза на то, что для местных мы навсегда чужие, а для их чиновников – второсортные. Если закрыть глаза на морозы, сопли, простуды, то и зима – хорошее время года. Если закрыть глаза на солнечные удары, обмороки, обезвоживание – то переживем и жару. Если закрыть глаза на карантин, то есть возможность писать эту книгу. Главное – вовремя закрывать глаза!

На 76-м году жизни Виктор Некрасов слег. Своего друга, врача-анестезиолога, попросил: «Когда начну падать, сделай, чтобы я спокойно уснул». Скорее всего так и было. 3 сентября 1987 года в Париже он умер от рака легких. Киевлянин, кавалер ордена Почетного легиона упокоился на кладбище Сент-Женевьен-де-Буа, там, где могилы Ивана Бунина, Сержа Лифаря, Рудольфа Нуриева. В одно из посещений этого кладбища в моей группе оказались близкие друзья Вики – Лева Дробязко с женой, в память о нем мы выпили водку на его могиле.

Что может быть красноречивее советских официальных документов! Приведу фрагмент одного из них: «О случае самовольного сборища в Бабьем Яру. 29 сентября с. г. в Бабьем Яру на месте расстрела фашистскими оккупантами советских людей состоялось неорганизованное сборище по поводу 25-летия этого события. В этот день сюда самовольно (! – В. К.) собрались жители Киева, преимущественно еврейской национальности. Перед присутствующими различные лица провозглашали речи, в которых, наряду с призывом почтить память погибших, высказывалось недовольство тем, что до сих пор на этом месте нет памятника, что в стране как будто бы проявляется антисемитизм /толковалось как будто у нас евреи находятся в неравном положении по отношению к