Кудесница для князя - Елена Счастная

– С Латеницей? – княжич сильнее сжал руку Таскув и глянул на неё: она тоже это услышала?

Волхв неловко провёл рукой по волосам, смущаясь как будто.

– Ты не подумай ничего плохого, Смилан Гордеич… Но она к Дамире сильно привязалась. Подружились они. Латеница её нашему языку учить взялась. Ну, и как-то так получается…

Смилан поднял руку, останавливая его. Но ничего сказать ещё не успел, как вышла на крыльцо и сама Латеница с черноволосой девочкой за руку. И как бы Таскув ни мало знала Дакшу, а сразу углядела в ней его черты. Девушка склонилась к ребёнку и что-то сказала, та легко сбежала по лестнице к отцу, сверкнула любопытным взглядом на Таскув. А вот Смилана узнала, наклонила голову и пролепетала на своём языке, видно, приветствие.

– Здравствуй, Дамира, – ответил княжич.

Латеница неспешно, словно лебедь, спустилась к ним тоже, и от взгляда Таскув не укрылось, как мимоходом коснулась спины Дакши. Будто сказала, что всё будет хорошо. Вот же, как бывает в жизни. Сколько она говорила, что волхв её сроду всерьёз не принимал. А теперь что-то их связало – может, и не только привязанность к Дамире.

– Я весточку отцу отправила, что не жених ты мне больше, – после приветствия обратилась девушка к Смилану. – Написала ещё, что уйти хочу, делу ведовскому себя посвятить. Дакша вот учить меня помалу взялся. Как силу свою познавать. Ведь Таскув во мне что-то пробудила тогда.

Она посмотрела на неё с благодарностью. Та улыбнулась в ответ. Есть всё ж в мире равновесие. Где-то убыло, а где-то – вон – прибыло.

– Мнится мне, отец твой не одобрит, – растерянно пробормотал княжич. Тут кто угодно опешит от такого: сам, думал, разбираться во всём станет. Оправдываться. А тут за него уже всё решили – только в известность поставили.

Латеница покачала головой согласно.

– Не одобрит, конечно. Да мне теперь уж всё равно. Дамиру я не оставлю. И, коли Дакша позволит…

Волхв улыбнулся, одной рукой прижимая дочь к себе. Ничего не сказал, а всё равно видно: позволит и за радость посчитает.

– Так, значит, уезжаете, – Смилан покосился на волхва, словно до сих пор не верил в то, что собственными ушами слышал. – Даже и не знаю, что сказать…

– Вот уж и правда мы тебя удивили, раз ты в кои-то веки не знаешь, что сказать, – усмехнулся тот и добавил серьёзно: – Ты прости меня, Смилан Гордеич. За брата. Да вообще за всё. И ты, кудесница, не серчай. Знай только, что никогда я тебе смерти не желал.

Она кивнула. И вдруг, повинуясь порыву, обняла его, привстав на цыпочки. А после коснулась кончиками пальцев щеки Дамиры – и словно почуяла что-то. Непростая девочка вырастет.

– Расскажи хоть, куда собираетесь, – вздохнул Смилан.

Они с волхвом отошли чуть в сторону, переговариваясь. А Латеница словно только этого и ждала. Взяла Дамиру за руку и шагнула к Таскув ближе.

– Смилан знает?

У той и дыхание сбилось от этих слов.

– О чём?

Девушка улыбнулась мягко, словно не поверила в её непонятливость.

– Что ребёнка под сердцем носишь.

– Да я и сама…

Но, всё обсудив, вернулись мужчины – не дали договорить. Таскув, сдерживая слёзы, вцепилась в локоть княжича. Что теперь будет-то? Но он ничего не заметил.

– Что ж, Латеница, – улыбнулся бывшей невесте. – Мне только счастья тебе пожелать и остаётся. Макошь позволит – свидимся ещё.

Та и зарделась слегка, а после хитро на Таскув посмотрела.

– Может, и свидимся. Вы-то теперь куда?

– Вестимо, куда, – Смилан развёл руками. – В Муром. Там и с Ижеславом встретимся, и с отцом мне много о чём нужно говорить. Стало быть, дорога наша ещё не окончена.

Детский плач раздался с заднего двора, обиженный и возмущённый. Таскув отложила пучок трав, что собиралась повесить на стену сушиться, и выбежала из сеней. Отряхивая руки, быстрым шагом обошла избу. Смилан посмотрел на неё, виновато улыбнувшись, и встрепал светло-русые вихры прижавшегося к нему сына.

– Говорю, рано ему ещё за меч браться, – Таскув взяла Даяна за плечи и развернула к себе лицом, утёрла с его пыльных щёк слёзы.

– Так он же деревянный. И маленький.

– А синяки и ссадины от него самые настоящие, – проворчала она.

Каждый раз одно и то же. И хоть кол ты ему на голове теши. Да только Даян сам от отца не отходил всё утро, просил, чтобы сразился с ним. Оба хороши.

– Брось, пташка, – отмахнулся муж. – Скоро посажение на коня. К тому времени пора бы знать ему, с какого конца за оружие берутся.

Таскув покивала, воздев глаза к небу, обхватила ушибленную руку сына ладонями и нашептала заговор. Пробежало по пальцам тепло, излилось, унимая боль. Даян всхлипнул последний раз и замолк да тут же на отца хитрые карие глазёнки обратил – никак продолжения  потребует. Со временем Таскув научилась использовать оставшиеся у неё силы так, что и разницы с тем, что было, не заметишь. Люди в здешней веси, где Смилан уж два лета был старостой, быстро о том прознали. Кто называл его жену целительницей, кто волхвой. Но она продолжала обращаться к своим богам. Правда, всё реже. Теперь на себя одну надежда. Особливо, когда муж пропадал на несколько лун – с братом земли объезжать. Тот всё звал его к себе в детинец хотя бы воеводой, но всегда получал отказ.

– Так я – вольный человек, а воеводой всегда буду к тебе привязан. А этого я не хочу, – отвечал Смилан на уговоры Ижеслава.

Единственное принял после того, как князь Гордей его со двора прогнал, узнав, какую жену тот себе взять решил: старостой в новом селении недалеко от Ижеграда стать. Поговаривали даже, что и родилось оно лишь потому, что люди, которые перебирались с разных земель поближе к молодому городу, прослышали, что княжич тут обосновался. И посчитали, что под его крылом им будет надёжнее. Хоть и молод, а твёрдость свою и разумность много раз уж доказывал. В одном только сумасбродстве его сплетни обвиняли: что жену себе из дикарей с севера привёз. Но, познакомившись с Таскув поближе, остерегались много о том судачить. А после и вовсе находили, что она от них ничем, кроме наружности, и не отличается. И ведает много, и на языке их справно говорит. Даже читать и писать её Смилан обучил.

А уж сколько людей за помощью успело обратиться: то ожог лечить, то больную спину унять. Таскув всем старалась помочь, и от этого дар её, оскудевший после ухода Ланки-эква, мало-помалу словно второе дыхание обрёл. Не такое могучее, но для дела вполне годное.

Таскув пальцами расчесала сыну встрёпанные волосы, любуясь, как золотом пересыпает их предосеннее солнце, и подтолкнула к Смилану. Встала осторожно: с таким животом особо уж и не поскачешь теперь. Ждали они к зиме и второго ребёнка. Латеница, что недавно в гости наведывалась, прочила ещё одного сына. Да пожалела шутливо, мол как она с такой дружиной справляться будет. Таскув только руками на неё махала: и не спрашивай.