Долина - Бернар Миньер

На этот раз вид у нее был растерянный.

– Я намеревалась это сделать, – принялась оправдываться она, – только…

– Только такие люди, как вы, не доверяют сыщикам, жандармам и даже судьям, – сказала Циглер. – Они считают, что мы нужны только для того, чтобы наказывать, бить и сажать в тюрьму. А ведь любой правонарушитель имеет право на свой шанс: второй, третий, десятый или двадцатый. Хуже того, ведь кто-то действительно невиновный запросто может быть принесен в жертву во имя этой вашей… идеологии.

Голос Циглер пробирал, как струйка ледяной воды. Сервас заметил, что психиатр вздрогнула, как чистокровная кобыла, которую пришпорили.

– Можно подумать, что полиция в этой стране всегда была без предрассудков, без расизма и без идеологии, – усмехнулась она. – Уж кому-кому, а не вам…

– Нам нужны все записи бесед с Маршассоном, – перебил ее Сервас, – и все заметки, сделанные вами по ходу бесед. Называл ли он еще кого-нибудь во время сеансов, упоминал ли о знакомствах, встречах или местах – нам надо знать все. И как можно скорее.

– Я точно не помню, – ответила Габриэла, – но просмотрю все, что у меня есть. А вам пока следовало бы послушать еще одного человека.

– Кого? – спросила Циглер.

– Жильдаса Делайе, учителя.

– Эти мальчишки внушали вам страх, Жильдас?

– Да.

Голос Делайе был тверд, но в нем слышалась тревога.

– Да ведь это всего лишь дети, всего лишь подростки на скутерах.

Молчание.

– Они подонки. Правонарушители. Преступники, у которых есть власть. И вот я вижу их у себя в классе… Они, не задумываясь, украдут и убьют, если будут уверены, что их не поймают. Это варвары.

– А вы пытались с ними поговорить?

– Зачем?

– Или с их родителями…

– Ну да, вы правы, ведь есть еще и родители, так сказать, ответственные лица… Они начисто неспособны растить своих детей и правильно их воспитывать и после этого еще обижаются на общество, на систему образования, на учителей… Но это они неспособны, это они виноваты. Они и все наши «поставщики» культуры насилия, которые богатеют за счет этих мальчишек… Вся их музыка, их рэп, эти их фильмы…

– Вы питаете к ним неприязнь?

– Я их ненавижу.

– Кого, родителей?

– А о ком мы сейчас говорим?

– Ненавидеть – слово сильное…

– И что с того? Думаете, мне никогда не хотелось поймать кого-нибудь из них и поколотить или придушить, когда они являлись ко мне с претензиями: почему я поставил их чаду плохую оценку или выгнал с урока?

– Я вижу, вы человек неистовый, Жильдас…

– Нет, я и мухи не обижу.

Что-то похожее он говорил и при встрече с ними: «Я самый мягкий и кроткий человек на свете, не способен ни на какое насилие».

– Я хотела сказать, внутренне неистовый…

– Да, весь свой гнев и все свои порывы я держу внутри… И они разъедают меня, как кислота. Но иногда мне очень нужно на кого-нибудь разозлиться. Не важно на кого. На первого встречного.

– На одного из мальчишек?

– Да. Или на кого-нибудь из их родителей…

– И что вам хочется с ними сделать, Жильдас?

– Что сделать? Какое-нибудь зло, сделать им больно.

– А до желания их убить дело не доходило?

– У любого могло бы дойти. Но это всего лишь желание, фантазии. Это не… не реальность.

– Такие мысли у вас возникают часто?

– Время от времени.

– И как давно?

– С тех пор как умерла моя жена…

– Мы поработаем с этими приступами гнева, Жильдас. Мы их ликвидируем.

– Есть только один способ их ликвидировать. Перестать злиться.

– А если слухи о том, что Жильдас Делайе избил Тимотэ Хозье, верны? – сказала Циглер, когда они шесть часов спустя выходили из кабинета с бетонными стенами. – Господи, дело все усложняется. У нас появилась целая цепочка подозреваемых.

– Или наоборот, упрощается.

Сервас вгляделся в гаснущий над горами дневной свет и в сумрак, расползавшийся внизу, в долине. Туман рассеялся и уступил место раннему вечеру, больше похожему на осенний, чем на летний. После недавней духоты наступила приятная прохлада.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что все подозреваемые, несомненно, принадлежат к пациентам Габриэлы.

Ирен тоже посмотрела вниз, на загоравшиеся огни города, и задумалась.

– И здесь есть те, кто хочет сделать работу за нас, – жестко сказала она. – Я попрошу Ангарда усилить патрули. Пусть даже его люди и без того сильно загружены. Ничего не поделаешь: потом поспят. А еще я хочу запросить подкрепление: нельзя позволить анархии взять верх в этой долине.

Она смотрела на крыши города, которые медленно погружались в темноту. Еще одна ночь, еще один день. А дальше?

– Сейчас воскресный вечер, – сказала она. – Если бы все женщины, которые сейчас наряжаются к выходу, знали, какое количество хищников и умалишенных шляется по улицам, они умерли бы со страху и остались дома еще на неделю.

Сервас повернулся к ней.

– Похоже, на настоящий момент все жертвы – мужчины, – сказал он. – Атмосфера Эгвива явно неблагоприятна для волосатых особей с низкими голосами, плечами шире таза, да еще и лишенных молочных желез.

– Ага, но все так быстро меняется… А ты можешь быть смешным, когда захочешь, – сказала она, улыбаясь.

Сидя в аэропорту «Тулуза-Бланьяк», Леа увидела, как на табло обозначился гейт ее рейса. Она как раз доедала ломтики испанского хамона в одном из новых залов ожидания для прошедших контроль пассажиров. Леа не знала, имело ли это отношение к китайцам, скупившим эту часть территории аэропорта, однако пока что все новые бутики выглядели совсем по-другому и не шли ни в какое сравнение с невзрачными и тесными магазинами, принимавшими посетителей раньше.

Несмотря на все плюсы, кто-то все-таки сравнил эти огромные современные, лишенные человечности аэропорты с современным обществом, чтобы объяснить, в чем суть нашей болезненной спешки. По мнению этого мыслителя, законодатели пожелали построить излишне нормативные демократии, чей идеал совершенства наткнулся на два подводных камня. Одним стала элита, недостаточно добродетельная, но и не окончательно погрязшая в коррупции, а другим – далекий от совершенства человек из народа, которому недостает идеализма, чтобы примкнуть к этим неповоротливым схемам с их непомерными требованиями к каждому. В таких сверхпротиворечивых условиях люди не чувствуют себя ни свободными, ни независимыми. У них нет другого выбора, кроме как следовать множеству инструкций, таких же далеких от человечности, хотя и рациональных, как в международных аэропортах.