Шестерка воронов - Ли Бардуго

Следующим утром Джорди проснулся с горячкой.

Позже люди назовут эпидемию огненной оспы, охватившей Кеттердам, «Чумой Придворной Дамы» – в честь корабля, который, как полагали, привез заразу в город. Самый тяжелый удар пришелся по людным трущобам Бочки. На улицах лежали трупы, по каналам плавали специальные лодки с лопатами и крючками, которые использовали, чтобы закидывать тела на платформы и тащить их на Баржу Жнеца для сожжения.

Через два дня после того, как заболел Джорди, лихорадка добралась и до Каза. У них не было денег на лекарства или врача, поэтому они устроились на куче сломанных деревянных ящиков, которую окрестили Гнездом.

Никто их не прогонял. Все банды слегли с той же болезнью.

Когда лихорадка достигла апогея, Казу приснилось, что он вернулся на ферму и, постучав в дверь, увидел за кухонным столом двух призраков – себя и брата. Они смотрели на него через окно, но внутрь не пускали, поэтому он бродил по лугу, боясь лечь в высокую траву.

Проснувшись, мальчик уже не чувствовал запаха сена, клевера или яблони, только угольный дым и вязкую вонь гниющих продуктов из мусорных баков. Джорди лежал рядом с ним и смотрел в небо. «Не бросай меня», – хотелось сказать Казу, но у него не было сил. Вместо этого он опустил голову на грудь Джорди. Она уже казалась какой-то неправильной – слишком твердой и холодной.

Он подумал, что ему это снится, когда сборщик тел закатил его на лодку. Каз почувствовал, что падает, а затем приземлился на груду тел. Пытался кричать, но слишком ослабел. Они были повсюду: ноги, руки, окоченевшие тела, гнилые конечности и лица с синими губами, покрытые язвами оспы. Мальчик то отключался, то просыпался, потеряв грань между реальностью и галлюцинациями, вызванными жаром. Тем временем лодка вышла в море. Когда она попала на мелководье Баржи Жнеца, Каз каким-то чудом нашел в себе силы закричать.

– Я жив! – орал он что есть мочи. Но был слишком маленьким, а лодка уже удалялась к гавани.

Каз пытался вытащить Джорди из воды. Его тело было покрыто маленькими воспаленными нарывами, из-за которых огненная оспа и получила свое название, а кожа – вся бледная и в синяках. Каз вспомнил заводную собачку и как пил горячий шоколад на мосту. Подумал, что рай, должно быть, выглядит как кухня в доме на улице Зельверштрат и пахнет как гюцпот, готовящийся в духовке Герцунов. У него все еще хранилась лента Саскии. Он мог бы вернуть ее девочке. Они бы делали конфеты из пасты айвы. Маргит играла бы на рояле, а Каз мог бы уснуть у камина. Он закрыл глаза и приготовился к смерти.

Мальчик надеялся, что проснется уже в другом мире, теплом и безопасном, с набитым животом и братом под боком. Вместо этого он очнулся посреди моря трупов. Каз лежал на отмели у Баржи Жнеца, в насквозь промокшей одежде, со сморщенной от влаги кожей. Рядом с ним плавало, как какое-то жуткое морское чудище, едва узнаваемое тело брата, белое и опухшее от гниения.

Перед глазами прояснилось, а сыпь начала потихоньку исчезать. Температура спала. Он совсем позабыл о голоде, но вот жажда была такой сильной, что он чуть не сошел с ума.

Весь день и ночь он ждал у горы тел, смотрел на гавань и надеялся, что лодка вернется. Им еще нужно было разжечь огонь для сожжения тел, но когда? Были ли у сборщика тел выходные? Или они работали через день? Мальчик чувствовал себя слабым, он был обезвожен. Долго ему не протянуть. Берег слишком далеко – у него ни за что не хватит сил, чтобы проплыть такое расстояние. Он пережил болезнь, но легко может умереть здесь, на Барже Жнеца. Ну и что? В городе его ничего не ждет, помимо голода, темных переулков и сырости каналов. Но, подумав об этом, он понял, что это неправда. Его ждало возмездие. Месть за Джорди и, возможно, за самого себя. Но для этого нужно явиться на встречу с нею.

Когда настала ночь и течение сменило направление, Каз заставил себя опустить руки на тело брата. Он был слишком истощен, чтобы полагаться исключительно на свои силы, но с помощью Джорди у него получится добраться до берега. Мальчик крепко схватился за брата и оттолкнулся в сторону огней Кеттердама. Вместе они поплыли вперед, раздутое тело Джорди служило плотом. Каз продолжал работать ногами, пытаясь не думать о брате, о тугой, вздувшейся плоти под его руками – вообще ни о чем не думать, кроме ритма, с каким его работали его ноги, рассекая море. Он слышал, что тут водятся акулы, но знал, что они его не тронут. Теперь он сам стал чудовищем.

Он все плыл и плыл, а на заре обнаружил, что приплыл к восточной части Крышки. Гавань была практически пустой – из-за чумы все рейсы в Керчию были отменены.

Последняя сотня ярдов оказалась просто невыносимой. Поднявшиеся волны уносили его прочь. Но теперь у Каза была надежда, надежда и ярость – пламя, поддерживающее в нем жизнь. Оно привело его к докам и дало сил подняться по лестнице. Забравшись наверх, мальчик упал спиной на деревянные рейки и заставил себя перекатиться. Тело Джорди унесло течением, и теперь оно билось внизу об опору. Его глаза оставались открытыми, и на секунду Казу показалось, что брат смотрит прямо на него. Но Джорди не говорил, не моргал и не переводил взгляд, пока течение выносило его из-под опоры и потащило в открытое море.

«Нужно закрыть ему глаза», – подумал Каз. Но он понимал, что если спустится по лестнице и снова поплывет, то уже никогда не найдет дороги назад – попросту утонет, а он не мог себе этого позволить. Он обязан жить. Кто-то должен заплатить за все.

В тюремном фургоне Каз очнулся от резкого удара по бедру. Было темно и очень холодно. Со всех сторон его окружали тела. Он тонул в трупах.

– Каз, – прошептал кто-то.

Бреккер вздрогнул.

Снова удар по бедру.

– Каз, – голос Инеж. Он заставил себя глубоко вдохнуть через нос. Почувствовал, как девушка отодвигается от него. Каким-то образом ей удалось дать ему немного пространства в этой тесноте. Его сердце бешено колотилось.

– Не молчи, – прохрипел он.

– Что?

– Говори что-нибудь.

– Мы проезжаем тюремные ворота. Первые два контрольно-пропускных пункта уже позади.

Это наконец привело его в чувство. Они прошли через два пункта. Значит, их уже посчитали. Кто-то открывал эту дверь, – и не один раз, а два, – может, даже трогал его, но Каз не очнулся. Его могли ограбить или убить. Он тысячу раз представлял себе, как может умереть, но никогда не думал, что проспит собственную смерть.

Бреккер снова заставил себя глубоко вдохнуть, несмотря на вонь, идущую от тел. Перчатки остались на нем, – что легко могли заметить охранники. Уступка его слабости, – но если бы их не было, Каз наверняка сошел бы с ума.

Заключенные вокруг него перешептывались на разных языках. Невзирая на страхи, которые в нем пробудила темнота, Бреккер был ей сейчас рад. Оставалось надеяться, что его команда, с мешками на головах и погруженная в собственные тревоги, не заметила ничего странного в его поведении. Он был вялым и медлительным, когда они напали на фургон, но не более, так что придумать себе оправдание будет несложно.