Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Чубайс отступать не собирался. Главная претензия Малашенко и Гусинского состояла не просто в том, что они проиграли, а в том, что Чубайс нарушил баланс сил, о чем Малашенко и сказал ему во время одной из встреч. “Понимаете, вы надули Потанина своими руками, вы накачали его деньгами, он стал несуразного размера. Вот вы играете в баскетбол, у вас там все игроки под два метра, а этот – три, вот что вы сделали. Поэтому я должен вам с сожалением сказать, что война неизбежна из-за ваших действий”. Чубайс тем временем уговаривал Ельцина: “Надо однажды обломать им зубы! Иначе ничего не сможем добиться, если этого не сделаем”[311]. Но если уж Чубайс рвался в бой, то что говорить о Березовском и Гусинском? Бывшие союзники по выборам 1996 года расчехлили тяжелые медийные орудия.

До аукциона на НТВ, как и на других каналах, существовало негласное правило – младореформаторов из нового ельцинского правительства не трогать. После проигрыша Гусинский это ограничение снял. Фактически это означало команду “фас”. При этом существовал один важный нюанс: в своей атаке на младореформаторов НТВ пользовалось просчетами и уязвимыми местами самих младореформаторов. Первой мишенью Гусинского стал Кох, подавший в отставку через две недели после аукциона и указавший в своей налоговой декларации 100 тысяч долларов, полученные в качестве аванса за книгу о приватизации, которую он планировал написать. Благодаря контактам в Швейцарии Гусинский раскопал, что выплата была произведена никому не известной швейцарской фирмой Servina Trading, которая, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, имела отношение к Потанину. Гусинский слил информацию своему приятелю, театральному критику и журналисту Александру Минкину, которого знал с театральных времен и которого часто видели в столовой “Медиа-Моста”. По утверждению Минкина в “Новой Газете”, Кох покинул свой пост, чтобы не сесть в тюрьму. За публикацией Минкина последовала скандальная статья самого Березовского, вышедшая под псевдонимом, где он называл Чубайса “циничным фанатиком”.

Ельцин видел, что война разгорается не на шутку и грозит стране политическим кризисом. Через два дня после публикации Березовского президент собрал олигархов в Кремле. Внешне встреча прошла хорошо. По воспоминаниям Ельцина, записанным Юмашевым, “после встречи в зале стояла какая-то непривычная тишина. Я много раз проводил подобные совещания. Сотни раз. И всегда добивался хоть какого-то нужного результата. Самые разные люди вынуждены были уступить, в чем-то пойти на компромисс. Я им не давал иного выхода. А тут – за обещаниями, за улыбками вот эта тишина. Похоже, ни одна из сторон не считает себя виноватой. Нет поля для компромисса”[312]. По версии Гусинского, Ельцин потребовал прекратить использовать компромат против членов своего правительства. Гусинский оправдывал себя тем, что никакой клеветы в информации, которую сообщали его СМИ, не было. “Мы не сказали ничего такого, что было бы неправдой. Мы просто сделали так, что об этом все узнали”, – вспоминал Гусинский[313]. После разговора у Ельцина олигархи стали чуть осторожнее, но атаки не прекратили. Вскоре информацию о связях швейцарской фирмы Servina Trading с банком Потанина опубликовала уже Financial Times. Кроме того, выяснилось, что Кох и Потанин вместе отдыхали на Лазурном берегу Франции сразу же после аукциона.

Через две недели младореформаторы уговорили Ельцина уволить Березовского с должности заместителя секретаря Совета безопасности, хотя год назад именно Чубайс просил Ельцина назначить Березовского на эту должность. Ельцин Березовского уволил, но это мало что изменило. В его руках оставалось главное средство влияния – телеканал ОРТ. Через несколько дней Гусинский и Березовский нанесли ответный и сокрушительный удар по Чубайсу и его команде. 12 ноября 1997 года все тот же Минкин по наводке Гусинского сообщил в эфире радиостанции “Эхо Москвы”, входившей в холдинг Гусинского, что Чубайс и пятеро его заместителей получили по 90 тысяч долларов каждый в виде книжного аванса от издательства, принадлежавшего непосредственно Потанину. Издательство, впрочем, было приобретено Потаниным, как уточнил Минкин, уже после заключения контрактов. Источником денег был внебюджетный фонд, созданный Чубайсом под выборы 1996 года вместе с олигархами, которые внесли туда пять миллионов долларов.

Новость подхватили и многократно усилили НТВ и ОРТ. “Премьер продолжает волноваться об авторитете правительства. Боюсь, что волноваться больше не о чем: авторитета больше нет”[314], – пафосно констатировал Доренко. Вскоре у Доренко появились копии документов, контрактов, банковских переводов и счетов, любезно предоставленные прокуратурой. То, что этой “любезностью” Доренко был обязан Гусинскому, сомнения не вызывало. У обычного же телезрителя создавалось ощущение, что младореформаторы, проповедовавшие честную конкуренцию и новые правила и обвинявшие олигархов в коррупции, сами оказались замешаны в крайне сомнительных делах.

Чубайс вначале все обвинения отвергал, но после выволочки Ельцина признал: аванс и вправду был слишком высокий. Через несколько дней Чубайс подал заявление об отставке. Он лишился поста министра финансов, хотя формально продолжал оставаться в правительстве в качестве первого вице-премьера. Как признавался позднее сам Чубайс, выплата авансов за книгу была формой вознаграждения путем распределения денег, оставшихся от предвыборной кампании Ельцина, среди членов команды Чубайса. По сути, это ничем не отличалось от денег из пресловутой “коробки из-под ксерокса”. Но ту историю вспоминать не хотели ни олигархи, ни Чубайс.

Одной из главных и, в историческом ракурсе, самой значимой жертвой “дела писателей” и банкирских войн оказался молодой политик, никак не замешанный ни в схемах Чубайса, ни в сделках с олигархами. Звали политика Борис Немцов. Обаятельный высокий красавец, бывший губернатор Нижегородской области и физик по образованию, 38-летний Немцов переехал в Москву в 1997-м по просьбе Ельцина. Он вошел в правительство в качестве министра топлива и энергетики и первого вице-премьера. Ельцин прочил Немцова себе в преемники и даже говорил об этом открыто, когда знакомил его с мировыми лидерами. Во многом Немцов служил живым воплощением той самой мечты о России как о “нормальной”, свободной, европейской стране, которая зародилась на сломе советской эпохи. Ельцин познакомился с Немцовым в 1990 году, когда 31-летнего демократа избрали в первый российский парламент. Коммунистическая идеология ему была не близка, причем определяющим тут выступало второе слово: Немцов ставил выше любой идеологии и политической целесообразности человеческие ценности. Он стоял за Ельцина и в августе 1991-го, и в октябре 1993-го – хотя и критиковал его тогда за решение распустить парламент.

Два вице-премьера, Немцов и Чубайс, составляли ядро ельцинского правительства младореформаторов, которые, как ожидалось после поражения коммунистов на выборах 1996 года, наконец-то поведут страну по пути преобразований. Немцов олицетворял оптимизм 1990-х, когда казалось, что энергичным и умным все по плечу. Он был наделен и энергией, и умом. К тому же, в отличие от большинства людей своего поколения, он отличался порядочностью и каким-то врожденным умением различать добро и зло. Из всех людей, оказавшихся в российском правительстве, только Немцов был честен и не запятнан никакими связями с олигархами. Более того, именно Немцов впервые ввел в политический язык современной России слово “олигарх”, когда в январе 1998 года устроил публичные дебаты под названием “Будущее России: олигархия или свобода?”. Немцов вспоминал: “Я мечтал о нормальной европейской России, и олигархи не вписывались в эту картину. Они приватизировали большинство государственных институтов – в том числе милицию, ФСБ и суды. И моя первая мысль была, что нам нужно заново «национализировать» государство, забрать у них спецпропуска в Кремль и мигалки, устранить систему банков, распоряжающихся государственными деньгами”[315].