Орел стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

Мальчик-барабанщик, стоящий позади неприятельской линии, отвернулся — его тошнило — и увидел безмолвно появившийся из дыма отряд Шарпа. Он выкрикнул предупреждение, но никто его не услышал, он снова крикнул. Какой-то офицер обернулся. Противник тут же перестроился — теперь неприятель стоял лицом к британским солдатам, но французы еще не успели зарядить свои мушкеты, только проталкивали пули шомполами.

Шарп взметнул палаш вверх:

— Вперед! Вперед!

Он побежал еще быстрее, не замечая ничего вокруг, потому что видел только Орла и испуганные лица солдат, пытающихся поскорее зарядить оружие. Возле штандарта стояли гренадеры в высоких меховых киверах, кое-кто с боевыми топориками — защитники чести французской армии!

Послышался мушкетный выстрел, и над головой Шарпа, кувыркаясь, пролетел шомпол. Рядом держался Харпер, сжимая в руке штык-кинжал. Барабанщики разбежались в разные стороны, два стрелка с диким криком бросились в самый центр французской шеренги. Оглушительно грохнул мушкетный залп. Шарпу показалось, что солдаты в зеленых мундирах отброшены назад, а потом он уже ничего не видел, кроме высокого гренадера, который попытался проткнуть его штыком. Капитан отклонился в сторону, дождался момента, когда штык проскочит мимо, левой рукой схватился за дуло мушкета и дернул на себя, а его палаш вошел в тело гренадера. Кто-то со всего размаху ударил Шарпа прикладом мушкета, но он успел подставить ранец, и его отбросило на гренадера, двумя руками вцепившегося в клинок глубоко вошедшего в его живот палаша. Ружейный выстрел оглушил Шарпа. В следующий миг рядом уже никого не было, и Шарп с безумным криком бросился на солдат, защищавших Орла.

Харпер, как и капитан, сумел пробиться через первую шеренгу, но его штык-кинжал был слишком коротким, и два француза с примкнутыми на мушкеты штыками заставили ирландца остановиться. Шарп нанес сокрушительный удар палашом, расщепив приклад одного из мушкетов. Французы вынуждены были отступить, и Харпер прыгнул в образовавшуюся брешь, нанося отчаянные удары направо и налево. Шарп последовал за ним.

Перед ними появились новые мушкеты, их окружили солдаты в белых мундирах, многие поспешили перезарядить оружие, чтобы покончить с горсткой британских стрелков. Орел начал отступать, удаляясь все дальше, — но знаменосцу было некуда отходить, разве что в сторону плотного мушкетного огня британского батальона, который скрывался за тучами дыма.

Гренадер, вооруженный топориком, метнулся к Шарпу. Это был настоящий великан, не меньше Харпера; он улыбался, размахивая своим страшным оружием, один удар которого мог бы легко отрубить голову быку. Шарп отскочил в сторону и почувствовал, как топорик пронесся мимо, а его лезвие глубоко вошло во влажную от крови землю. Тогда Шарп вонзил клинок в шею великана, зная, что убил его на месте. Харпер тут же отбросил в сторону свой штык и вырвал из земли топорик. Ирландец что-то кричал на языке своих предков, его дикая кровь бурлила. Топор описывал над головой сержанта такие отчаянные круги, что даже Шарпу пришлось отступить в сторону, давая дорогу Патрику Харперу. Почерневшее от гари лицо исказила судорожная гримаса, ирландец давно потерял свой кивер, длинные волосы развевал ветер, острое серебристое лезвие пело в его руках, а древний язык помогал расчищать дорогу сквозь ряды неприятеля.

Знаменосец бросился бежать, надеясь унести бесценного Орла подальше, однако раздался выстрел, бегущий упал, и Шарп услышал хорошо знакомые слова Хэгмэна:

— Достал его.

После новых залпов голландский батальон задрожал, как раненое животное, — это Южный Эссекский наконец появился на фланге и повел прицельный огонь. Перед Шарпом неожиданно возник обезумевший офицер, взмахнул саблей... и закричал от ужаса, когда Шарп сделал смертоносный выпад. Какой-то солдат в белом мундире бросился к упавшему Орлу, но Шарп опередил его, изо всей силы лягнул по ребрам, наклонился и поднял древко с земли. Раздался отчаянный крик, вражеские солдаты бросились к нему со штыками наперевес, Шарп почувствовал, как один из ударов пришелся в бедро, но рядом уже стояли Харпер с топориком и Денни со своей смешной хрупкой сабелькой.

Денни! Шарп оттолкнул юношу в сторону и взмахнул саблей, стараясь защитить его, но штык уже пронзил грудь прапорщика, юноша вздрогнул и упал на землю. Шарп закричал, размахивая позолоченным Орлом и не подпуская к нему солдат противника, а потом нанес еще один удар, заставив голландцев в ужасе отступить. Их собственный Орел надвигался на них, и они спасались бегством от двух великанов-стрелков, которые, свирепо рыча, продолжали ловко орудовать своим страшным оружием, хотя каждый успел получить по полдюжине ранений. Их невозможно было убить!

Теперь залпы раздавались еще и с правого фланга, и голландцы, так хорошо сражавшиеся за своих французских хозяев, дрогнули. Они обратились в бегство, как и соседние французские батальоны. Остатки 48-го полка, немецкого легиона и гвардии сумели перестроиться в дыму, почти полностью скрывшем долину Портины, и вновь пойти в атаку. Солдаты бесстрашно шли вперед по влажной, пропитанной кровью земле, оттесняя многочисленные французские колонны на противоположный берег. Враг отступал, стараясь оторваться от безжалостной стали британских штыков. Все происходящее походило на картины ада. Шарпу еще никогда не приходилось видеть такого количества трупов, столько крови, пролитой на землю; даже бойня в Ассаме не была такой кровавой.

Сэр Генри наблюдал за отступлением французской армии, уже во второй раз отброшенной назад огнем британских мушкетов, с вершины Меделина. Неприятель потерял по меньшей мере четверть своих людей; французы были разбиты прекрасно выученными британскими солдатами, способными выпустить пять пуль в минуту в погожий день, армией, которую не напугал устрашающий бой барабанов. И сэр Генри уже начал мысленно составлять письмо, где он объяснит, что его решение об отведении в тыл Южного Эссекского было ключевым шагом, принесшим победу. Разве он не говорил, что британскую армию невозможно разбить?

Сражение еще продолжалось, но его судьба уже была решена. Когда измученная британская пехота остановилась на берегу Портины, солдаты услышали грохот новых залпов, потом к северу от Меделина пронзительно запели кавалерийские рожки. Однако ничего существенного не произошло — 23-й полк легких драгун пошел в самоубийственную атаку, и тяжелые британские пушки остановили двенадцать французских батальонов, после чего неприятель окончательно отступил. Над полем боя повисла тишина. Французская армия была разбита, британские флаги победно развевались над телами поверженных врагов.

Стороны понесли серьезные потери. Погибло более тринадцати тысяч человек, но никто об этом еще не знал. Британцы не подозревали, что французы не решатся на новые атаки, а король Жозеф Бонапарт и оба маршала поздно вечером отправятся на восток, оставив поле битвы измученным и почерневшим от пороховой гари победителям.

Раненые молили о глотке воды, звали матерей, просили пристрелить их — только бы избавиться от боли и страданий. Самое страшное для многих было еще впереди. В этих краях день за днем палило безжалостное солнце, трава на Меделинском холме и в долине стала сухой и ломкой. Начался пожар, огонь стремительно побежал по земле, сжигая без разбора мертвых и раненых, над долиной повис запах горящей плоти. Победители попытались перенести раненых в безопасное место, но их было слишком много, огонь распространялся быстро, и спасатели, проклиная все на свете, падали на грязных берегах Портины, утоляя жажду алой от крови водой.