Смерть на рассвете - Деон Мейер

В общем, дело приобретало такой размах, к какому мы не готовились. Мы хотели было пожаловаться, что нам навязывают форму колонизаторов, но Морапе спросил:

— А какие цвета у АНК?

В ту субботу футбольное поле в Саракташе было переполнено. Там собралось столько советских солдат, что просто уму непостижимо. Все увольнительные были отменены, все должны были болеть за своих. Когда их команда вышла на поле, мы увидели море красных футболок с желтыми серпом и молотом на груди; болельщики бесновались, а наши болельщики — их было совсем немного — боялись и рот раскрыть от страха.

Наверное, тот матч был не самый интересный, особенно первый тайм. К нашему огромному удивлению, русские оказались вовсе не такими уж замечательными игроками. Да, они были опытнее нас, но действовали недружно. К перерыву они вели в счете 18:6, и Моса сказал:

— Ребята, красных можно победить, я это чувствую, а вы?

И мы как-то вдруг перестали бояться. Перед игрой нам казалось, что русские нас просто порвут. Оказалось, что все не так страшно. Мы согласились с Мосой. Да, тех парней можно было победить…

— Они медлительные, — говорил Моса. — Передавайте мяч Зуме, не важно как, но передавайте мяч Зуме! — Наполеон Зума, зулус, был невысокого роста, но бедра у него были такие мощные, что их невозможно было обхватить двумя руками, а по полю он носился как ветер.

Прошло пятнадцать минут, прежде чем нам удалось впервые передать Зуме мяч, он занес его в зачетную зону и принес нашей команде пять очков. После этого на поле что-то переменилось. Пятнадцать южноафриканцев из гетто, маленьких городков, деревушек и бантустанов вдруг почувствовали вкус к этой странной и чудесной игре. И мы заиграли. И чем лучше мы играли, тем скромнее вели себя болельщики армейцев и тем громче кричали наши немногочисленные болельщики, сидевшие на ступеньках. Наполеон Зума сделал еще два заноса и сравнял счет. До конца игры оставалось всего десять минут; и тогда нам захотелось выиграть, мы знали, что победим! Эх, ван Герден, вы бы видели тогда этих парней… Как они играли! Это было чудо, это было неописуемо прекрасно.

Крошка Мпайипели замолчал, посмотрел на далекие звезды в черном кейптаунском небе, плотнее запахнулся в пальто. Его передернуло.

— Это Орион? — спросил он наконец, ткнув пальцем на восток.

— Да.

Они сидели, глядя на утреннюю звезду, но, когда молчание затянулось, ван Герден не сумел удержаться от вопроса:

— Так вы выиграли?

Чернокожий собеседник широко улыбнулся:

— Судья знал: если их команда проиграет, его пошлют в Афганистан. Он подсуживал нашим противникам как мог, но все было бесполезно. В тот день Южная Африка выдержала единственный бой с «красной угрозой». И победила со счетом 36:18.

Я снял двухкомнатный домик в Бракенфелле. Мой сад зарастал сорняками. Раз в две недели я одалживал газонокосилку у соседей, ван Тондеров, типичных представителей среднего класса. Правда, дома я бывал нечасто.

Постепенно я втянулся в новый режим существования. Каждый день и почти каждую ночь я работал — так же истово и самоотверженно, как и мои коллеги. Иногда по четвергам, если смена выдавалась легкой, я ходил на концерты Кейптаунского симфонического оркестра — чаще всего один. Субботними вечерами мы, как правило, устраивали барбекю «для своих». Закрытая вечеринка, только для полицейских. Устраивали складчину, каждый приносил свою долю мяса и напитков. Пить дозволялось, лишь бы только пьяный не оскорблял женщин и детей.

По воскресеньям я готовил. Я совершил кулинарное путешествие по всем континентам — окунулся в миры тайской, китайской, вьетнамской, японской, испанской, французской, итальянской, греческой, ближневосточной кухонь. В будние дни я планировал, что буду готовить, в субботу закупал все необходимые составляющие, а воскресенье проводил на кухне, готовя не спеша, с удовольствием, со стаканом красного вина, оперой на диске и какой-нибудь подружкой — как правило, взволнованной до глубины души.

Отчего бы и не признаться откровенно — чем больше я черствел, листая папки с делами, тем больше мне хотелось найти любовь всей моей жизни, свою вторую половинку, загадочную спутницу, которая будет встречать меня дома и обнимать по утрам. Женщину, которая в ночь с пятницы на субботу приготовит салат для общего стола и будет общаться с женами и подругами моих сослуживцев; женщину, которую я смогу представлять: «Моя жена»… Меня соблазняли любящие, ревнивые, собственнические нотки в стихах Брейтена Брейтенбаха. Я был очень одинок; я ощущал свою пустоту, неполноту. Шли месяцы, а внутренняя пустота все разрасталась. Работа тоже способствовала пустоте. Я все более отчаянно искал свою вторую половинку. Надо сказать, что Кейптаун — настоящая Мекка для неженатых мужчин, представителей среднего класса. Соотношение мужчин и женщин весьма благоприятно для нашего брата, да и сослуживцы обожают играть в популярную игру «найдем подружку полицейскому».

Именно по этой причине на наших, так сказать, корпоративных вечеринках я редко бывал один. Подружки, с которыми я вечером в субботу жарил мясо, как правило, утром в воскресенье просыпались в моей постели. Я готовил воскресный пир для двоих, и мои спутницы с восторгом помогали мне. После обеда, сонные, пресыщенные, мы старались удовлетворить основной инстинкт на диване в гостиной или на кровати в спальне. А в понедельник я возвращался на службу и снова бродил по самым темным закоулкам мира, где требовались другие основные инстинкты.

Нагел был моим напарником. Нас с ним связывали странные отношения. Иногда мы с Нагедом становились похожи на давно женатых супругов: мы проводили целые дни в мелких стычках. На поверхности наши отношения характеризовал нескончаемый конфликт, но в глубине таились уважение и любовь, способные вынести все.

Наши отношения закалились в ходе работы, когда мы вместе противодействовали насилию, крови и убийствам. Целых два года мы плечом к плечу стояли на линии огня. Нам пришлось расследовать все возможные преступления, совершенные человеком против человека. Когда мы шли по следу преступника, мы забывали обо всем на свете.

Нагел был малообразованным человеком и не стремился учиться. Он заявлял: нельзя достичь вершин в полицейской службе по учебнику или слушая лекции. Он терпеть не мог притворяться, еще меньше любил, так сказать, расшаркиваться в повседневном общении — не любил лжи во спасение, ложной вежливости, символов более высокого социального статуса.

— Полное говно. — Таков был его обычный приговор. При этом он покачивал головой в ответ на все, что казалось ему бессмыслицей. Он употреблял это выражение часто, его да еще бесконечные вариации другого популярного бранного слова. Именно Нагел научил меня ругаться. Привычка постоянно вставлять в речь непечатные слова была заразительной, как опасный вирус.

Нагел был единственным детективом в отделе убийств и ограблений, которого не волновало бессердечие нашей работы. Криминальные наклонности он считал неотъемлемой частью рода человеческого. А свою роль видел в том, чтобы помочь правосудию восторжествовать. Он выслеживал и ловил убийц, насильников, воров, не думая о них, не мучаясь, не пытаясь поставить себя на их место или на место жертвы. Я вовсе не хочу представить Нагела человеком с тонкой душевной организацией, огрубевшим от общения с подонками общества. Нагел был примитивен по натуре, и потому, наверное, он был лучшим полицейским из всех, кого я знаю.