Убить фюрера - Олег Курылев

— Неплохое винцо, — сделав несколько глотков, похвалил Копытько Вадимов вермут. — Ро-р-ш-вир, — прочел он на этикетке. — Французское?

— Пока немецкое.

— Что значит «пока»?

— Пока потому, что Эльзас, где производится этот вермут, еще некоторое время будет принадлежать Германскому рейху, — сухо пояснил Каратаев. — Кстати, Вадим Алексеевич мог бы пристроить вас там на своей винодельне. К примеру, тормошителем бутылок.

— Ну, винодельня, положим, не моя, — поправил Нижегородский, — я всего лишь управляющий, но насчет работы для вас мог бы похлопотать. Тихая деревня, природа, воздух. Имеется общежитие для наемных рабочих с приличной столовой.

— Да? — напрягся Яков Борисович. — И сколько же вы собираетесь мне платить?

— Ну-у-у… работа очень несложная. Изо дня в день ходи себе по подвалам да крути бутылки. Десять тысяч бутылок за смену. — Нижегородский наморщил лоб. — Чтоб не соврать, марок шестьдесят… шестьдесят пять.

— А вам не стыдно, молодые люди, насмехаться над пожилым человеком? — взвился Копытько. — По вашей милости я лишился семьи, карьеры, заслуженной пенсии, родного дома! И после всего этого вы предлагаете мне на вас же еще и гнуть спину за гроши?

— Вы так говорите, господин бывший профессор, словно сейчас отправитесь строчить на нас жалобу, — хохотнул Каратаев.

— Жалобу не жалобу, а кое-что похуже могу! У тебя ведь остался компьютер, Каратаев? Между прочим, казенный и очень дорогой. Теперь я понимаю, почему перед отправкой ты так усиленно интересовался немецкой периодикой начала этого века. Ты готовился заранее, и, судя по вашему домику с прислугой, твой план сработал. Я еще не знаю, как вы тут обстряпываете свои делишки, но уверен, что незаконно.

Из стоявшей поблизости невзрачной бутылки Копытько до краев наполнил свой стакан остатками вермута. Хватив его содержимое одним махом и варварски закусив сорокалетний шато-икем пучком зеленого салата, он корректно отрыгнул и приготовился выслушать ответ оппонентов.

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал Нижегородский. — Каковы же ваши собственные планы на будущее? Как вы его видите? Раз уж мы действительно причастны к вашим злоключениям (хотя я-то тут совершенно ни при чем), то готовы обсудить размер компенсации. Итак?

— Другое дело, — откинулся на спинку стула Яков Борисович. Ему и в голову не могло прийти, что он только что проглотил две свои потенциальные зарплаты. — А то шестьдесят марок! Я все-таки доктор наук, — вино давало о себе знать. — В конце концов, я могу быть вам полезен. С моим жизненным опытом… За одного битого двух небитых дают.

— Ближе к делу. Что вам нужно? — не вытерпел Каратаев.

— Спокойствие, молодой человек. На лишнее я не претендую. Вы возьмете меня в свою компанию, и мы станем работать вместе. Фифти-фифти, как говорится.

Наступившая тишина длилась не более двух секунд.

— А слона тебе в коробочке не надо?! — взревел Савва, опрокидывая на скатерть свою рюмку. — Сейчас вызову полицию и заявлю, что ты нас обворовал! Доказывай потом в кутузке на своем чешско-немецко-французском диалекте, что ты из светлого будущего!

Через пять минут беседа продолжилась уже в гостиной.

— А теперь, Яков Борисович, выслушайте наше предложение, — восстанавливая статус-кво, как можно более дипломатично начал излагать свою точку зрения Нижегородский. — Почему бы вам не переехать ну, скажем, в Америку? Нет, действительно, встретите старость в стране свободы и демократии, подальше от войн. С вашим, как бы это помягче выразиться, происхождением строить планы на будущее здесь, в Германии, опрометчиво. А мы оплатим ваш отъезд и дадим денег.

Копытько подошел к сейфу, нарочито долго стоял, глядя на него, и наконец повернулся.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч.

— Ха! Вы оцениваете мои страдания в пятьдесят тысяч? Ха! Ха! Да у вас только в этом ящике небось в десять раз больше.

— Вам мало пятидесяти тысяч?

— Я имею право на большее. Пятьдесят тысяч долларов не вернут мне любимой работы, коллектива и семьи. А Америка не заменит родины.

— Вам не вернет всего этого и миллион, — возразил Вадим, уже понимая, что просто так от своего горе-спасателя ему не отделаться, тем более что он имел в виду вовсе не доллары, а немецкие марки. — Что ж, будем искать консенсус. Вы где остановились?

— Я? — удивился Копытько. — У вас. Там в прихожей мой мешок с вещами…

— Это не годится. Сейчас вас отвезут в уютную гостиницу, а завтра приходите часикам к шести. Вечера, разумеется.

Нижегородский решительно вытолкал гостя в холл и крикнул Гебхарда. Они вместе надели на Копытько его шинель, красную, побитую молью феску и, сунув в руки мешок, сопроводили вниз.

— Пауль отвезет вас в хорошее место. Вот, держите десять марок. До завтра.

— Говорил я тебе не связываться с этим гадом. Теперь он из нас все жилы вытянет, — причитал Каратаев десять минут спустя. — Слушай, а может, его проще того, пристукнуть, и все дела? Помнишь Крысу с Маркизом? За сто марок они отца родного не пожалели бы. Нужно отыскать кого-нибудь из их компании.

— Савва, ты этого не говорил, а я не слышал, — отрезал Нижегородский. — Придумаем что-нибудь.

Выйдя в десять утра следующего дня за калитку, Нижегородский увидал стоявшего поодаль Копытько. Ночью Вадима терзала совесть: каковы бы ни были прежние отношения Каратаева и их третьего современника, а обошлись они с ним скверно. Он вспомнил себя самого в аналогичной ситуации, и ему стало стыдно за те десять марок, что он сунул вчера в руку выпроваживаемого старикана.

— А! Яков Борисыч, — обрадовался Нижегородский, направляясь в его сторону. — Хорошо, что не стали ждать до вечера. Вчера все мы немного погорячились, уж извините. Вы завтракали?.. Тогда пойдемте. Сегодня на утро у нас овсянка, — приврал Нижегородский, — а тут неподалеку пивная, где можно хорошо перекусить.

Через двадцать минут они сидели в небольшой столовой, отгороженной от общего зала пивной невысокой перегородкой, и Копытько, бросив на лавку свою шинель и феску, уплетал свиное жаркое под чесночным соусом.

— Сейчас не нужно идти к нам, — объяснял ему Вадим, — Савва занят своими делами, а я ухожу по своим. А вот вечером непременно приходите. К шести. — Он вынул пухлый бумажник и вытащил деньги. — Держите, здесь пятьсот марок. Смените гардероб и вообще приведите себя в порядок. Как раз до вечера вам будет чем заняться.

Копытько взял деньги и, шамкая набитым ртом, долго благодарил. За почти что два года, проведенные им в этом «сволочном мире», он заработал едва ли втрое больше. И все же от взгляда Нижегородского не ускользнул огонек злорадного удовлетворения, мелькнувший в зрачках наполеоноведа.

— Зря ты дал ему столько, — ворчал позже Каратаев. — Пусть бы сначала поунижался.