Новая журналистика и Антология новой журналистики - Том Вулф

ОН ОГЛЯНУЛСЯ!

ЕЖЕЛИ Б ВСЕ ЭТО НА ЭКРАНЕ — ТРЕТИЙ РЯД — ЖУЕШЬ ПОПКОРН — ТВОЯ РЕАКЦИЯ? — РРРВИ ОТСЮДА! ЧЕГО ЖДЕШЬ, КРЕТИН!

…но он как раз заглотил пять колес — старый мотор крутит надежно, бодро — бросать отличную хибару за 80 баксов в уютной бухте на небесном берегу? Поток прохладный, ровный по сосудам. И зеркальце всю правду говорит. Чуть повернул — и вот она, собственная знакомая морда… напряженная — обратно — о! воробей… здоровенький парнишка, упитанный… шмыг! Нырк домой… Домой! Знамение!

ОПЯТЬ ГРУЗОВИКИ ТЕЛЕФОНИСТОВ! ДВА ПРОДОЛЖИ-И-ИТЕЛЬНЫХ СВИСТКА НА ЭТОТ РАЗ — ПРИЧИНА? ДА ОНИ Ж ПО ТВОЮ ДУШУ! НУ, 35 СЕКУНД-ТО У ТЕБЯ ОСТАЛОСЬ…

…спасательный прикид Корнеля Уайлда повис на стенке наготове: вельветовая куртка, а в ней удильная леска, бабки, колеса, ДДТ, фонарик, стержень-шарик, травка… Время выверено; через окно, вниз сквозь дыру в крыше, по стояку, по стоку, перемахнуть через забор — и в чащу. 45 секунд… Но осталось-то 35! Ладно, рывок, элемент неожиданности — и готово… Зато кайф какой, сидеть здесь, в субастральной проекции, прохладный ток по венам, по сосудам… синхронизировать мозги, циркулировать по собственным капиллярам и протокам, притокам и оттокам, в сотый раз за доли секунды модифицируя ситуацию, вот эдак: их уже куча копошится, телефонисты хлуевы… копы коричневый седан оседлали, копы в «фольксвагене»… чего им еще? Какого дрына тянут? Да дуй сквозь дверь этого жухлого крысятника, и вся… Но он чует ответ, еще не завершив вопроса:

СИДИ, СКОТИНА! ОНИ ВООБРАЗИЛИ, ЧТО ТЫ У НИХ В КАРМАНЕ, УЖЕ НЕДЕЛЮ УВЕРЕНЫ. А ЕЩЕ ВООБРАЖАЮТ, ЧТО ТЫ СВЯЗАН СО ВСЕЙ КОНТРАБАНДОЙ ЛСД ИЗ МЕКСИКИ, И ВЫЖИДАЮТ… ЧТОБ СЛОВИТЬ, ТАК СЛОВИТЬ!.. КАК ЛИРИ. СКОЛЬКО ОНИ ЕГО ПАСЛИ? КУЧУ ВРЕМЕНИ, ЛЕТ ТРИДЦАТЬ. ТАКОЙ УЛОВ! ДОКТОР ГАРВАРДА ПРИ ТРАВКЕ! ВО КАК ИМ ХОЧЕТСЯ ВСЮ ЛАВОЧКУ ПРИКРЫТЬ… ТАКУЮ СТРАШНУЮ ОПАСНОСТЬ ЧУЮТ… ДА ВЕРНО, ВЕРНО, ЕСТЬ ОПАСНОСТЬ. ПРАВЫ ОНИ, ХОТЬ САМИ ТОГО НЕ ВЕДАЮТ. ВООБРАЖАЮТ ЧУШЬ, А СУТИ ПСИХОДЕЛИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ НЕ ЧУЮТ.

ШУМ ВНИЗУ!

ОНИ?

30 СЕКУНД?

…а может, Черная Мария… чего-нибудь пожевать, еще чего для маскировки… Стив Лэм, сладкоречивый репортер ползучий…

БЕГИ, ДУБИНА!

…ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш… тихая тайна, размытая улыбка на лице Черной Марии…

Ррррррррррррреви, моторр… рррви отсюда… А как бы могло быть тихо-мирно в этой восьмидесятибаксовой лачуге… он да Торчок, да Черная Мария млеет. Небесно-голубой рай бухты Бандариас в Пуэрто-Вальярта, западный берег Мексики, штат Халиско. Вот бы сработала эта тряхомудия с самоубийством да остальное с планом сорвать когти не подкачало!

Ну, до Мексики-то добраться — раз плюнуть. С Бойзом все было просто. Бойз уже был в курсе. В Лос-Анджелесе подхватили Торчка да Джима Фиша и на границу, в Тихуану. Таможня — фигня, не проблема. Здоровый козырек бетонный… козырище! Десяток будок рядком, а то и больше даже. И машины, машины, очередь железа из Сан-Диего и севернее дуют к югу. Зеленый пластик да бетон, как пригородные шоссе в Штатах. Кизи затихарился в старом фургоне Бойза, и проскочили границу, даже пульс почти не ускорился. Настроение взлетело в космос, пошли деньгами сорить, купили автостерео да всякую дрянь к нему, рекордер и кассеты.

Следующая морока с визами. Задержка немалая. В Тихуану лучше за визой для Кизи не соваться, Тихуана ведь, почитай, огузок Калифорнии, окраинные трущобы Сан-Диего. Они там очень даже могут в курсе оказаться.

— Дуем до Сонойты, ребята, — решает Бойз. — Уж там-то им начхать. Пара зеленых бумажек — и они на все глаза закроют.

Сонойта — к востоку от Тихуаны, южнее Аризоны. Кизи сует свое липовое удостоверение — и ничего, сошло. Сбежал! Надолго и всерьез.

Потом к югу по так называемому «шоссе 2» и так называемому «шоссе 15», подпрыгивая и пробуксовывая в рыжей пылище, мимо тощих куриц и засохших куч дерьма, вздымая рыжий хвост, по Западной Мексике, через кучу городов и городков. Койотс, Каборка, Санта-Ана, Керобаби, Корнелио, Эль-Оазис, х-ха, Гермосильо, х-хо, Поситос-Касас, Сьенегито, Гуаимус, Камакстли, Миксоатль, Тлацольтеотль, Кецалькоатль, Кучачленсоватль, Какопосовокль, Уицлипоцли, Титькасикапока… Через шоссе Молочной Царицы на проселок Крысьей Королевы. В нарядах крысьих. Пополуактли, Тецкотль, Йаотль — рабья мелочь Титлакахуана; Очпаниицль, мрачный ангел-жрец на черном мотоцикле, белые подонки, серая групповуха… Конфетти из черепов и масок смерти, Западная Мексика — крысья сторонка… И ни граммульки живописных ишачков (четвероногих), платков цветастых, сомбреро, экранных арбузов рекламных, кувшинок громадных, перьев золотых, ресниц длиннющих, гребней фигурных, никаких тортильи-тако-батата-перца, уличных торговцев, тореро-мулета-оле-марьячи… ни тебе кувшинок здоровенных, ни крови далии, ни жести кан-тин, ни серапес, ни киношных черных мэрий с блестящими черными волосами и маленькими жаркими попками. Ничегошеньки от знакомой, старой и любимой нами по трехнедельной ходке экскурсионной Мексики. Одна дерьмово-коричневая пыль да вздувшиеся дохлые крысы вдоль обочины; козлы, коровы, ко-ко-курицы, задрав все четыре к солнцу и черепу Тецкатлипокана.

Кизи направлялся в блохастую безнадегу пустыни. Но Бойз смягчал обстановку. Бойз всегда все знает лучше. Сухой, узколицый, с ужаснейшим высоким голосом и акцентом Новой Англии, оказался на месте: здесь, сейчас и все знал.

Колымага сдохла в четырнадцатый раз.

— Спокойно, парень. Упремся в этот булыганчик… Так, парень… Снимаем колесо и латаем покрышку.

Еще прокол. Еще блохи, крысы, комары, впереди полнейшее ничто, как перспектива на картине сюрреалиста, но Бойз дает тебе понять, что эт-то все равно, здесь ли, где ли еще… Бойз похотливым взглядом раздевает улочки дохлого мексиканского захолустья с дохлыми цыплятами, как будто дует вдоль Бродвея и Норт-Бич; строит глазки смазливой мучаче, погоняющей десяток гладеньких телят…

25 СЕКУНД ОСТАЛОСЬ, КРЕТИН!

…и тянет: «Может, прихватить ее да трахнуть меж делом, парень?» — противным своим новоанглийским тенорком обыденно так, как будто предлагает: «Хотите колы, ребята?» Кизи смотрит на морщинистую физиономию и тонкие губы этого янки, сам выглядит ископаемым, только глаза блестят уверенно и живо. А Бойз в этот момент — истинный Проказник-Профи, квинтэссенция понятия, суть сангхи отныне и во веки веков, аминь.

В Гуаимусе, на берегу, Джим Фиш соскочил. Ранний приступ паранойи, Фишка? Влез в автобус и покатил обратно, в Штаты, оставив Кизи, Бойза, Торчка и весь инвентарь. Не впервой… Или ты в автобусе, или не в автобусе. Кизи духом не упал. Бойз сцементирует любую трещину. Этот чокнутый как дома здесь, в краях крысиных крысьих.

— Во, парень! — Бойз кивает на стройплощадку. — Видал? — Как будто хочет сказать: «Ну, чего еще от них ожидать?»

Куча народу пытается оштукатурить потолок помещения. Один пузан толчет лопатой в стиральном корыте кучу раствора. Другой тощий зачерпывает раствор мастерком и швыряет вверх, на потолок. Что-то прилипает к потолку, и трое или четверо трудолюбцев, примостившихся на корточках на козлах из досок, размазывают прилипшее по поверхности. Большей частью, однако, раствор плюхается на пол, и еще трое или четверо — тоже на корточках — соскребают его с пола и возвращают в корыто. И опять тощий парень тащит тощей лопаткой и швыряет раствор вверх, и нижние с сонным интересом и кучею терпения следят, прилипнет или не прилипнет, сколько прилипнет и сколько отвалится по воле судьбы. И все заняты делом. Вся компания в гуарачах, паршивых плетеных мексиканских сандалиях крысьей долины.