Распутин. Воспоминания дочери - Матрена Распутина

«Толку нет»

Александра Федоровна была вне себя от гнева. Но когда она вызвала Протопопова в Александровский дворец и потребовала немедленно расстрелять преступников, он сказал, что необходимо доказать их участие в убийстве, и что собственно говоря, еще не установлено точно, было ли совершено преступление.

Протопопов советовал дождаться возвращения из Ставки Николая.

Не все, кто знал моего отца, горевали. Были и такие, кому смерть отца принесла облегчение.

В модных салонах пили за здоровье Феликса Юсупова.

Великий князь Александр Михайлович с недоумением встретил известие об убийстве моего отца. Он передает слова собеседника: «Ты какой-то странный, Сандро! Ты не сознаешь, что Дмитрий и Феликс спасли Россию!» Великого же князя не оставляли предчувствия, что теперь-то Россию и ждут самые большие несчастья.

Повторяет мысль Александра Михайловича и княгиня Палей: «Эта драма была началом революции».

Получив известие о случившемся, из Ставки Николай немедленно приказал провести срочное расследование.

Алексей со слезами требовал, чтобы убийц поймали и наказали.

Алексей очень любил моего отца. Я сама не однажды видела, как царевич бросался к нему на шею в искреннем детском восторге. Алексей буквально вис на моем отце, уцепившись руками и ногами. Как-то мой отец не удержался на ногах, и они вместе свалились на пол. Стали в шутку мериться силами. Победил, разумеется, Алексей.

Чуть позже Анна Александровна передавала мне слова царевича, за которого после смерти моего отца взялись придворные доктора: «И лечат меня, и лечат. А толку нет. Он (то есть мой отец) только яблочко принесет, и все пройдет».

Опознание

На следующий день водолазы нашли тело подо льдом возле Петровского моста.

Протопопов позвонил мне. Попросил опознать тело.

Когда прибыл автомобиль, посланный за мной Протопоповым, Варя и Катя тоже вызвались ехать.

Улица, ведущая к Петровскому мосту, была перекрыта полицейским кордоном и солдатами. Разрешали проезжать только автомобилям, посланным по официальным поручениям.

Когда мы остановились на берегу, нас отвели к домику, в который было перенесено тело отца.

Я подошла близко. Это был, безусловно, он.

Один висок вдавлен от удара. Грязь и водоросли покрывали лицо. Самым ужасным зрелищем — так как худшие увечья были скрыты грубым одеялом — был правый глаз, висящий на тонкой ниточке. На запястьях виднелись глубокие, кровавые борозды — он боролся, стараясь освободиться от пут, когда пришел в себя подо льдом. Закоченевшая правая рука лежала на груди, пальцы были сложены щепотью, как для крестного знамения.

Помню, что открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука.

Словно сквозь туман до меня донесся протокольный вопрос Протопопова:

— Известна ли вам личность покойного?

Я несколько мгновений смотрела на Протопопова, силясь понять слова.

— Да. Это мой отец, Григорий Ефимович Распутин.

С формальностями было покончено.

Я бы упала, если б Катя не обняла меня.

Мы быстро доехали обратно. Протопопов позаботился об охране, и дома мы могли чувствовать себя в безопасности. Никто не знал, чего еще можно было ждать.

Царская милость

Мама, Дмитрий и Дуня приехали из Покровского через пять дней. Мы с Варей их встретили, и мама получила ответ на свой вопрос раньше, чем успела его задать — мы были в черных платьях, подаренных царицей.

Приехавшие требовали подробностей, и я рассказала им обо всем, опустив самые страшные детали, и еще сообщила о похоронах, которые должны состояться в окрестностях Царского Села на клочке земли, подаренном Анной Александровной.

Дмитрий спросил о самих похоронах, я ничего не могла ему ответить, так как царская чета запретила присутствовать на них, опасаясь неприятностей для нас.

На следующий день царица прислала автомобиль. Нас с мамой, Варей и Дмитрием отвезли в Царское Село.

Пока взрослые пытались хоть как-то утешить маму, царские дочери обнимали нас, выказывая любовь и сочувствие. Алексей же стоял в стороне, сдерживая рыдания. По его щекам текли слезы.

Царь заверял маму:

— Госпожа Распутина, я стану вторым отцом для ваших прекрасных дочерей. Мы с Алике всегда их любили, как собственных дочек. Пусть они продолжают учиться в Петрограде, и я позабочусь о том, чтобы они ни в чем не нуждались.

Однако события развивались так, что впору было заботиться о спасении самой жизни, а не о благополучии.

Все пошло прахом

Денег, оставленных отцом мне на приданое, на месте не оказалось — после смерти отца в дом приходило столько народу, что невозможно было за всеми уследить. Деньги, положенные отцом на хранение в банк Дмитрия Рубинштейна, тоже пропали.

Единственной надеждой оставалось хозяйство в Покровском. Через несколько дней мы с Варей проводили маму, Дмитрия и Катю на станцию. Они ехали домой.

Теперь нас осталось только трое в квартире. Дом пустовал без просителей.

Расследование постепенно сводили на нет. Было ясно, что никто не будет наказан. Правда, Феликса выслали в его поместье в Ракитное, откуда он потом уехал в Крым, а Дмитрия Павловича перевели в расположение русских войск в Персии. Как оказалось, это было не наказание, а скорее благо, так как облегчило бегство Юсупова после революции за границу с большей частью своего состояния. Дмитрий же таким образом стал недоступен для большевиков.

Февраль, начало конца

Я была поглощена рассказами Дуни о жизни отца, старательно записывала каждый эпизод в свой дневник и почти не обращала внимания на окружающий мир.

Иногда Варя приходила домой из гимназии и рассказывала о длинных очередях за хлебом, которого тщетно ждали весь день, о расхристанных солдатах, бесцельно слоняющихся по улицам.

Я выходила из дому только по средам, когда мы ездили в Царское Село. Дворец оставался едва ли не единственным спокойным местом среди бурлящего Петрограда. Во дворце все шло, как обычно.

Но катастрофа надвигалась неумолимо.

Анна Александровна получила несколько писем с угрозами. Ее обвиняли в заговоре, направленном на поражение России в войне. Конечно, упоминалось и имя отца. Царица распорядилась о ее переезде во дворец. Там Анна Александровна была в безопасности.

Не уверена, что царь знал об истинном положении дел в армии. Ему докладывали не обо всем. А дезертирство, между тем, приняло неимоверные размеры. (Из Покровского мама писала, что многие крестьяне возвращаются с фронта домой, возвращаются открыто и без всякого стыда.)

Как бы там ни было, Николай делал вид, что все в порядке.