Нефертити - Мишель Моран

— Надеюсь, она обретет покой. — Я опустила голову. — Но даже если она не знала про травы, она допустила, чтобы Нахтмина сослали.

Некоторое время отец молчал, потом предупредил:

— Она захочет, чтобы ты присутствовала при родах.

Я прикусила язык. Отец понимал иронию ситуации.

— Посмотрим, когда подойдет время, — прошептала я.

Царица Тийя навестила меня во второй раз. Она поднялась по ступеням, ведущим к особняку, а за ней следовали семь дам, и каждая несла большую плетеную корзину.

— Ипу, найди Бастета! — крикнула я. — Не хватало еще, чтобы он тут бегал и хватал царицу за ноги!

Это была его новая игра: Бастет прятался за чем-нибудь, а потом выскакивал из укрытия и кусал за щиколотку того, кто проходил мимо.

— Бастет! — завопила Ипу. — Бастет, иди сюда!

Дамы царицы подошли ближе.

— Бастет! — решительно позвала я, и маленький комок меха выскочил из укрытия и двинулся ко мне, словно требовал объяснить, что это вдруг мне от него понадобилось.

— Ипу, отнеси его в заднюю комнату! — распорядилась я.

Котенок посмотрел на Ипу и жалобно мяукнул.

— Почему к тебе он идет, а ко мне — нет?

Я посмотрела на маленького гордого котенка. Хотя кормила его Ипу, но сидел он под моим креслом и забирался ко мне на колени, когда я садилась у жаровни. «Ах ты, высокомерный мив», — подумала я.

Послышался гулкий стук в дверь, и Ипу кинулась открывать. За дверью обнаружилась моя тетя и двое слуг, держащих над ней зонтик от солнца, сделанный из павлиньих перьев.

Я поклонилась:

— Царица Тийя, я рада тебя видеть.

Тетя протянула руку, и я ввела ее в дом. На руке у нее было несколько потрясающих великолепием колец: большие куски лазурита, оправленные в золото. Тийя устроилась на пуховой подушке на веранде, посмотрела на порванный гобелен на стене и коснулась болтающихся ниток.

— Котенок Нефертити?

Заметив мое удивление, тетя улыбнулась:

— Когда ты не стала возвращать его обратно, по дворцу поползли разговоры.

Во мне тут же вспыхнул гнев.

— Разговоры?

— Некоторые предположили, что все может быть прощено.

Она внимательно посмотрела на меня. Лицо мое потемнело от гнева.

— А эти некоторые не предположили, что за подарок не купишь ребенка? Не вернешь жизнь мужчине?

— Да кто решился бы сказать такое твоей сестре? Никто не смеет бросить вызов Нефертити. Ни я, ни даже твой отец.

— Так значит, она делает все, что захочет?

— Как и всякая царица. Только у нее — безудержная страсть к строительству.

Я ахнула:

— Неужто они снова что-то строят?!

— Конечно. И будут строить до тех пор, пока войско не найдет вождя, который поднял бы его на мятеж.

— Но у кого может быть столько сил, чтобы восстать против фараона?

Ипу принесла чай с мятой. Тетя поднесла чашку к губам и кратко произнесла:

— У Хоремхеба.

— Поэтому Хоремхеба и сослали в Кадеш?

Тетя кивнула:

— Он был слишком популярен. Как и Нахтмин. Мой сын видит опасность в том, в чем ему следовало бы видеть преимущество. Он слишком глуп, чтобы понять, что, будь Нахтмин в твоей постели, он никогда бы не стал устраивать мятеж.

— Нахтмин и так никогда не стал бы устраивать мятеж, — быстро произнесла я. — Хоть со мной, хоть без меня.

Тетя приподняла брови.

— Он хотел жить спокойной, мирной жизнью.

— А он тебе не говорил, что в Фивах, когда Эхнатон собирался надеть корону своего брата, к нему пришли солдаты и попросили возглавить восстание? И что он согласился?

Я опустила чашку.

— Нахтмин?

— Некоторые визири и солдаты убедили его, что восстание — единственный способ восстановить Маат после убийства царевича Тутмоса.

Я потрясенно уставилась на тетю, пытаясь понять, действительно ли она сказала именно то, что мне показалось? Что Тутмоса убило не падение с колесницы, а рука брата? Тийя поняла мой незаданный вопрос и напряглась.

— Я, как и все, лишь слышала сплетни слуг.

— Но его падение с колесницы…

— Могло убить его в любом случае. А возможно, он и поправился бы. Это теперь известно лишь Осирису и моему оставшемуся в живых сыну.

Я содрогнулась.

— Но ведь восстания не было.

— Потому что прибыла Нефертити, и двор поверил, что она станет для Египта спасением от моего сына.

Я уселась.

— Почему ты говоришь мне все это?

Тетя поставила чашку с чаем.

— Потому что когда-нибудь ты вернешься во дворец, и от тебя зависит, вернешься ли ты с открытыми глазами или тебя внесут с закрытыми.

Двадцать дней спустя Тийя сидела на табурете из слоновой кости, стоящем между грядок моего сада, и расспрашивала меня о растениях. Ей хотелось знать, для чего еще можно использовать лакрицу, кроме как для подслащивания чая. Я объяснила, что, если пользоваться лакрицей вместо меда, она предотвратит порчу зубов, и то же самое будет, если есть лук вместо чеснока. Тут к нам между рядами перистых трав подошел отец. Я даже не услышала, как Ипу приветствовала его у дверей.

Отец посмотрел сперва на меня, потом на тетю.

— Чем вы занимаетесь?

Тетя встала.

— Моя племянница демонстрирует мне волшебство трав. Твоя дочь — очень умная девушка. — Она приставила ладонь козырьком ко лбу, прикрывая глаза от солнца. Я не поняла, что же промелькнуло во взгляде отца: гордость или неудовольствие. — А что привело сюда тебя?

— Я искал тебя.

Голос отца был мрачен, но тетя пережила множество прискорбных событий и сейчас даже не шелохнулась.

— Во дворце неприятности? — поинтересовалась она.

— Эхнатон хочет быть похороненным на востоке.

Тетя внимательно взглянула на него.

— Но фараонов никогда не хоронили на востоке.

— Он хочет быть похороненным там, где встает солнце, за холмами, и хочет, чтобы все придворные в Амарне бросили гробницы, которые они уже построили на западе.

Голос тети сделался низким и глухим от гнева.

— Бросить гробницы, которые мы уже построили в Фивах? Перенести гробницы от ног заходящего солнца, где они находились всегда, чтобы нас похоронили на востоке?! Не бывать этому!

Никогда еще я не видела Тийю такой разгневанной.