Нефертити - Мишель Моран

— А где царица? — опешив, спросила я.

— На улицах, госпожа! — крикнул в ответ пробегающий мимо слуга. — Они бросают золото! — Он заулыбался. — Всем!

Мать взяла меня за руку:

— Идем.

Я прошла следом за ней к столу для почетных гостей, стоящему прямо у помоста. Там восседали Панахеси с Кийей. Там же были и скульптор Тутмос, и зодчий Майя. Интересно, когда это они успели сделаться членами семьи? Какой-то старик с пальцами, унизанными золотыми кольцами, окликнул мать с другого конца зала, и она изменила направление, чтобы подойти к нему. Слуга отодвинул для меня кресло с подлокотниками. Дамы Кийи уставились на меня из-под париков с безмолвной угрозой. Когда я уселась, Кийя весело заявила:

— Ах, госпожа Мутноджмет, как приятно тебя видеть! Я думала, ты пропустишь празднество!

— С чего бы это вдруг? — спросила я.

— Мы думали, ты плохо себя чувствуешь.

Кровь отхлынула от моего лица, а визири обменялись вопросительными взглядами.

— Ой, ну зачем же скромничать! Ты должна поделиться хорошей новостью со всеми.

И Кийя объявила на весь стол:

— Госпожа Мутноджмет беременна от военачальника!

Время словно бы остановилось. Две дюжины лиц повернулись ко мне, а у скульптора Тутмоса глаза сделались огромными, словно блюдца.

— Это правда? — спросил он.

Я улыбнулась и вскинула голову.

— Да.

Какое-то мгновение визири потрясенно молчали, а потом принялись лихорадочно перешептываться.

Кийя, сидящая напротив меня, самодовольно улыбнулась.

— Сестры беременны одновременно! Интересно, — она подалась вперед, — а что сказал фараон?

Я не ответила.

— Он что, не знает? — ахнула Кийя.

— Я уверен, что фараон будет счастлив, — вмешался Тутмос.

— Счастлив?! — вскричала Кийя, позабыв про внешние приличия. — Она легла в постель с военачальником! С военачальником! — взвизгнула она.

— Я бы сказал, что фараон будет доволен, — сказал Тутмос. — Это прекрасная возможность добиться от военачальника преданности его делу, ведь всем известно, что душою Нахтмин далек от строительства.

— А где же он? — ровным тоном вопросила Кийя.

Тутмос задумался.

— Я полагаю, на севере, где идет борьба с хеттами.

— Что ж, тогда, возможно, он сможет отправиться туда и присоединиться к Хоремхебу.

Дамы Кийи расхохотались, а Тутмос успокаивающе коснулся руки Кийи:

— Ну, будет тебе. Никто не пожелает судьбы Хоремхеба.

Лицо Кийи смягчилось, а скульптор повернулся ко мне.

— Таварет защитит тебя, — тихо произнес он. — Ты помогла стольким женщинам при дворе, что заслужила хоть немного счастья для себя.

Мать вернулась, и тут раздалось пение труб, возвещающих о появлении сестры и Эхнатона. Придворные расступились, и они прошли через зал, улыбаясь всем вокруг. Но когда сестра дошла до меня, то быстро отвела взгляд. В ушах у меня вновь зазвучал голос Кийи: «Сестры беременны одновременно!»

Всю ночь танцовщицы в струящемся льне и нарядах, сплетенных из ярких бус, кружили по Большому залу Амарны. Развлечь Эхнатона пришли метатели огня, но фараон смотрел лишь на мою сестру. Должно быть, Кийя была уязвлена до глубины души, видя, как женщины столпились вокруг Нефертити, когда она сошла с помоста, соблаговолив переброситься парой слов с некоторыми из придворных дам. Когда я подошла к ним, сестра беседовала с супругой Майи.

Я извинилась и взяла Нефертити за руку.

— Что ты делаешь? — вспыхнула Нефертити.

— Я хочу знать, поговорила ли ты с фараоном.

— Я тебя предупреждала! — раздраженно бросила она. — Я тебе говорила не…

— Ты с ним поговорила? — повторила я уже громче.

Мать, сидевшая за столом у помоста, посмотрела на нас. Лицо Нефертити окаменело.

— Да. Нахтмина отправят на север воевать с хеттами вместе с Хоремхебом.

Ударь она меня по лицу, я и то не была бы так потрясена. У меня перехватило дыхание.

— Что?!

Нефертити покраснела.

— Я тебя предупреждала, Мутноджмет. Я говорила не подходить к нему…

Тут появился Эхнатон, и Нефертити умолкла на полуслове. Должно быть, фараон понял, о чем мы разговариваем, потому что подошел ко мне, весело улыбаясь:

— Мутноджмет.

Я повернулась к нему и обвиняюще спросила:

— Ты послал военачальника воевать с хеттами?

Улыбка исчезла с лица Эхнатона.

— Тот, кто играет с огнем, обжигается. Я уверен, что твой отец учил тебя этому, котенок.

Он протянул руку погладить меня по щеке, и я отдернулась. Тогда он наклонился ко мне и прошептал:

— Возможно, в следующий раз ты выберешь более верного любовника. Твой военачальник попросил разрешения уехать.

— Нет!

Я посмотрела на Нефертити:

— И ты ничего не сделала? Ты ничего не сделала, чтобы помешать этому?

— Он сам попросился, — пролепетала сестра.

— Он никогда не стал бы проситься! — в гневе бросила я, обвиняя фараона во лжи, и мне было безразлично, насколько мои слова опасны. — Я беременна! Я ношу его ребенка, а ты допустила, чтобы его отправили на смерть!

Все разговоры в Большом зале стихли.

Я вылетела из зала, хлопнув дверью. Но идти мне было некуда. Я даже не знала, где тут во дворце моя комната. Я заплакала, схватившись за живот. Что мне делать? У меня задрожали коленки, и вдруг мне сделалось так плохо, что я не удержалась на ногах.

— Мутни! — донесся крик матери. Она повернулась к Ипу: они обе пошли следом за мной. — Найди лекаря! Скорее!

Множество голосов, которых я не узнавала, отдавали какие-то распоряжения. Кто-то сказал, что я очень больна и меня надо перенести в храм, чтобы жрицы могли помолиться за меня. Другой голос спросил, какой храм это должен быть, Амона или Атона? Я плыла в темноте и слышала, как кто-то говорит об исцеляющей силе жрецов. Я услышала имя Панахеси и резкий ответ матери. Принесли льняное полотно. Я почувствовала тяжесть между ног. Внутренности свело судорогой. Вода. Лимонная вода и лаванда. Кто-то сказал, что прибыл мой отец. Неужто прошло столько дней? Когда я приходила в себя, постоянно было темно, а рядом со мной неизменно сидела Ипу. Когда я стонала, то чувствовала прохладное прикосновение материнских рук ко лбу. Я часто звала мать. Я явственно это помнила. Но я ни разу не позвала сестру. Позднее я узнала, что провела несколько дней, то приходя в себя, то впадая в забытье. Первое, что я помню ясно, это запах лотоса.