Несущий огонь - Бернард Корнуэлл

– Сколько их? – осведомился я.

– На нижней скале – сто восемьдесят, – доложил сын. – И тридцать – у церкви.

– Получается, нас примерно поровну.

– Как хорошо, что ты не умеешь считать, – сказал Утред, более оживленный, чем ему полагалось быть. – Вот там еще ублюдки.

Значительная группа воинов вливалась в центр строя моего кузена, «стена щитов» раздвинулась, освобождая для них место. Я предположил, что это гарнизон верхних ворот. Мой кузен вызвал его на подмогу, предоставив отбивать атаки скоттов одним защитникам нижних ворот. Теперь я более четко мог разглядеть двоюродного брата. Он сидел на лошади, рядом с ним находились еще трое всадников. Все они располагались в середине длинного ряда дружинников на нижней скале.

– Он разжирел, – буркнул я.

– Кто?

– Мой кузен.

Сидя на большой лошади, он выглядел грузным. До него было слишком далеко, чтобы рассмотреть лицо под шлемом, но я знал, что, пока его люди колотят мечами по щитам, он таращится на нас.

– До него первого доберемся, – мстительно заявил я. – Убьем гада и поглядим, много ли желания сражаться останется у его людей.

С удар сердца сын ничего не отвечал. Тут я заметил, что он смотрит на вершину Беббанбурга.

– О, милосердный Иисус скачущий, – выругался он. Потому что прыгающий олень пожаловал в Беббанбург. – Как, черт побери, они вошли? – спросил Утред, и в его голосе не осталось уже и капли веселья, только удивление при виде облаченных в красные плащи дружинников Этельхельма, появившихся на высоком утесе. Они были в кольчугах, образовали «стену щитов» и издали радостный клич, увидев, как нас мало. Людей Финана, бывших еще на лестнице у морских ворот, разглядеть они не могли и сочли, что нас меньше сотни. – Как, черт побери, они вошли внутрь? – повторил вопрос мой сын.

Ответа у меня не было, поэтому я промолчал. Я пересчитал облаченных в красные плащи воинов и понял, что их самое малое шестьдесят, да еще пополнения подтягивались с южного конца крепости. Двоюродный брат, подбодренный появлением союзника, покрикивал на своих людей, тем временем два попа увещевали густеющую «стену щитов», без сомнения уверяя, что пригвожденный Бог желает видеть всех нас убитыми. Наверху, над крепостью, стоял Этельхельм в бордовом плаще и сияющей кольчуге. С ним тоже был поп, который прохаживался вдоль ряда воинов, благословляя дружинников идти на бой с нами.

За воротами топтались кровожадные норманны, а внутри смерть подравнивала две «стены щитов». До этой минуты я дрался плохо: водил своих воинов в бесплодные атаки и закончил лихорадочным отступлением. Хуже того, я дал врагу время опомниться от потрясения и собрать войска. Но теперь вдруг, увидев его в полной готовности, я ожил. Меня ранили в правое бедро – это сделал копейщик, с воплями сдохший в переулке. Я пощупал рану и обнаружил на пальцах кровь. Я помазал кровью мои нащечники и воздел пальцы к небу:

– Тор, прими мой дар! Это все для тебя!

– Ты ранен, – встревожился сын.

– Пустяки, – ответил я и рассмеялся. Помню, как я хохотал тогда, и помню недоуменный взгляд сына. Но лучше всего в памяти отложилась уверенность, что боги со мной, что они сражаются за меня, а мой меч будет их мечом. – Мы победим! – заявил я сыну. И чувствовал себя так, будто Один или Тор коснулись меня. Никогда мне не доводилось ощущать себя более живым и уверенным. Я знал, что не будет больше ошибок и это не сон.

Я пришел в Беббанбург, и Беббанбург станет моим.

– Рорик! – позвал я. – Рог с тобой?

– Да, господин.

Я протолкался вперед, направляясь к верхней калитке морских ворот. Финан привел на выручку малочисленному отряду Гербрухта около пятидесяти воинов, и эти пять десятков оставались пока внизу и перебрасывали через стену оружие, кольчуги и одежду пленников.

Люди часто видят то, что хотят увидеть. Мой кузен наблюдал, как примерно сотня врагов сгрудилась у северных ворот, и должен был прийти к мысли, что мы отступили и теперь зажаты между его превосходящими силами и злобными норманнами снаружи. И он уверовал в победу.

И Этельхельм тоже. Считать олдермен умел и заметил, что нас меньше и мы ниже. А еще, что мы в ловушке, и, пока солнце клонилось к горам на западе, его наверняка наполняло ощущение неизбежного возмездия.

Вот только я очнулся от своего дурного сна. И внезапно понял, как должны мои волки сражаться в конце этого дня.

– Финан! – крикнул я. – Держи своих вне поля зрения, пока не услышишь пение рога! Оставь шестерых помогать Гербрухту, прочих приведешь к нам. Ты будешь нашим запасом!

Больше никаких объяснений не требовалось. Выведя своих из тени, Финан увидит, чего я от него хочу. Ирландец кивнул, и как раз в этот миг церковный колокол, звонивший с минуты нашего появления в крепости, угомонился и воины кузена издали громкий клич.

– Что происходит? – спросил Финан.

– Этельхельм каким-то образом проник внутрь. При нем человек шестьдесят или семьдесят. Мы уступаем числом.

– Сильно?

– Изрядно.

Финан, видно, уловил мое настроение, потому как широко улыбнулся. А быть может, просто пытался подбодрить своих людей, которые внимательно слушали.

– Выходит, и ублюдок Этельхельм здесь? – обратился он ко мне. – Нас меньше, и мы ниже. Значит ли это, что мы атакуем?

– Еще как значит! – воскликнул я в ответ. – Ждите двух сигналов рога и подходите!

– Уж мы придем! – пообещал мой друг, а потом стал торопить своих воинов, которые сгоняли пленников в промежуток между скалой и внешними укреплениями.

Пропел рог. Не мой. Звук доносился из центра крепости и был долгим и печальным. Я решил, что кузен двинул свою «стену щитов», но, поднявшись, увидел, что сигнал просто возвещал появление одинокого всадника, направившегося в нашу сторону. Копыта жеребца звонко стучали по камню. Всадник находился еще далеко, вел коня медленно, и лицо его закрывали нащечники. На минуту я понадеялся, что это кузен, но тот оставался на месте, а Этельхельма я видел в обществе темно-красных плащей на скале. Выходит, одинокий конник – это поединщик, посланный задирать нас.

Я повернулся спиной к нему и посмотрел на сына.

– Сколько у наших людей копий? – спросил я.

– С десяток, наверное. Не так много.

Я отругал себя, что не вспомнил вовремя про копья – парни Финана наверняка побросали некоторое количество через стену, – но и десяти должно было хватить.

– Когда пойдем в атаку, поставь копейщиков во второй ряд, – велел я Утреду. – Щиты им не понадобятся.

Не дожидаясь ответа, я зашагал навстречу всаднику.

Вальдер явился с Этельхельмом, но при первой возможности, видимо, присоединился к кузену. Противник осадил коня шагах в двадцати от нашего строя и открыл нащечники, чтобы я мог разглядеть его лицо. Он надел ту самую накидку из медвежьей шкуры, что и в день прибытия Эйнара. Под этим густым мехом наверняка было жарко, но так дружинник выглядел крупнее, особенно сидя верхом на лошади. Суровое лицо обрамлял порубленный в боях шлем с когтистой орлиной лапой на гребне, а поверх кольчужных рукавов, как и у меня, красовались золотые браслеты. Воин во славе. Он смотрел, как я приближаюсь, потом поковырялся в желтых зубах, а извлеченное отправил с ногтя в мою сторону.