Севильский слепец - Роберт Уилсон

— И вам захотелось об этом поговорить, Хавьер?

— Нет, — ответил он, — но если бы захотелось, то не с тем, кто…

— Кто что? — спросил Валера.

— Кто воображает, что знает моего отца.

— Вы напрасно считаете этих людей недалекими…

— Да неужели? — вскинулся Фалькон. — Вы никогда не ходили на открытие его выставок, доктор Фернандо.

— Исполнить ваше пожелание очень трудно, — сказал Валера. — Он был очень знаменит.

— Но не все же интересуются искусством.

Они повесили трубки, и Фалькон отправился на встречу с Лобо. Войдя в кабинет, он положил перед ним фотокопии, и тот воззрился на них с видом людоеда, собирающегося полакомиться младенцем. Вдоволь насмотревшись, он спросил Фалькона, как ему удалось выйти на эти документы.

— Из всех компаний, принимавших непосредственное участие в строительстве «Экспо — девяносто два», только эта одна закрылась. Я попросил младшего инспектора Переса…

— А вам известно, что Перес и Рамирес давно дружат? — прервал его Лобо.

— Я заметил, что они часто беседуют.

— Насколько эта информация важна для расследования?

— Убийство Элоисы Гомес дает иной поворот делу, — заметил Фалькон. — Если столкновение интересов в бизнесе и послужило первым поводом, теперь, я думаю, убийца действует самостоятельно.

— Я слышал, что у Рамиреса другое мнение и у судебного следователя Кальдерона тоже.

— Я послал инспектора Рамиреса к сеньоре Хименес… пусть сам с ней побеседует. Он нажмет на нее посильнее, чем я. Посмотрим, чего ему удастся добиться, — сказал Фалькон. — Что касается судебного следователя Кальдерона, по-моему, он человек непредубежденный и трезво смотрит на нашу главную подозреваемую. Не замыленным взглядом.

— А Рамирес, по-вашему, замыленным?

— Сеньора Хименес принадлежит именно к тому типу женщин, которых инспектор Рамирес на дух не выносит. Мне кажется, она олицетворяет собой перемены, которые он еще не готов принять.

Лобо кивнул и вернулся к документам.

— С кем из этого списка вы могли бы побеседовать неофициально? — спросил он.

— С Районом Сальгадо, но он сейчас в отъезде до конца недели. Я пытался поговорить с ним, когда мы встретились на похоронах. Он предложил мне выдать кое-какие секреты Рауля Хименеса.

— Какого рода?

— Касательно неких махинаций в их избранном кружке.

— А есть резон ему верить? — спросил Лобо. — Ведь он должен был быть по меньшей мере другом Рауля Хименеса, чтобы оказаться в числе директоров.

— У меня в отношении него есть некоторые сомнения.

— И чего же он хочет от вас за свои секреты?

— Доступа в мастерскую моего отца, — сказал Фалькон и вспомнил беседу с Консуэло Хименес. — Кстати, Сальгадо и сеньора Хименес знают друг друга, но она неохотно об этом говорила. Сообщила только, что они встретились на одной из выставок моего отца, однако не исключено, что они познакомились гораздо раньше. Она вращалась в среде художников в Мадриде, да и Сальгадо был там своим человеком.

— Я полагаю, вам надо поговорить с Сальгадо, но только один на один, — решил Лобо. — А об этих документах пусть будет известно только нам с вами… понимаете?

Лобо пристально посмотрел ему в глаза и сунул документы в ящик своего письменного стола. Фалькон понял это как разрешение уйти.

— Вот уж не предполагал, что ваше назначение получит политическую окраску, — сказал Лобо ему в затылок. — Против нас теперь мощные силы. Мы слабее, но наше преимущество в том, что мы умнее. Нам только нельзя преступать границ морали. Надеюсь, вы ничего не скрыли о своей договоренности с Сальгадо.

От Лобо Фалькон прямиком направился в туалет и, сунув в рот таблетку орфидала, запил ее водой из пригоршни.

Глория Гомес выглядела чуть-чуть старше своей сестры, но не обладала ее самоуверенностью. Всю дорогу до Института судебной медицины она просидела неподвижно у самой дверцы машины, скрестив руки на груди. Ее острое лисье личико не располагало к пустым разговорам. Она была сдержанна, замкнута и одинока в мире, где никому нельзя доверять.

— Вам известно, каким способом ваша сестра зарабатывала на жизнь? — спросил Фалькон.

— Да.

— Она что-нибудь говорила вам об этом? — продолжил он, но Глория поняла его по-своему.

— Мы занимались одним и тем же… какое-то время, — ответила она, — пока я не забеременела.

— Я имел в виду последние месяцы, — пояснил Фалькон. — Она случайно не рассказывала о том, что происходит в ее жизни?

Молчание. По брошенному в его сторону настороженному взгляду он понял, что не вызывает у девушки доверия. Он сделал новый заход:

— Мерзавец, убивший Элоису, отправил на тот свет и одного из ее клиентов. Не исключено, что он убьет кого-то еще. Нам известно, что Элоиса знала его. Он выдавал себя за писателя. Они подружились, и, возможно, их отношения переросли в нечто большее. Мне кажется, Элоиса видела в нем человека, который поможет ей покончить с этой жизнью…

— Да он и помог, — сказала Глория резко, так что Фалькон на мгновение потерял дар речи, и тогда она добавила: — Шутка у нас такая: «СПИДом заболела, закругляйся смело».

— Она сказала вам, что его зовут…

— Серхио, — закончила Глория.

— Она рассказывала об этом Серхио?

— Я умоляла ее забыть про Серхио. Убеждала, что это фантазия, что с ним надо быть осторожней.

— Почему?

— Потому что он пробуждал в ней надежду, а надежда затуманивает взгляд. Ты начинаешь верить в возможности. Перестаешь многое замечать и делаешь ошибки.

— Вы были правы.

— Вот что случается, когда кому-то доверишься… — сказала она и подняла рукой волосы, показывая ему блестящий затвердевший рубец на шее — след от сильного ожога. — Он у меня вдоль всей спины.

— Значит, вы вышли из игры?

— У меня был выбор: работа или нищета. Я предпочла нищету страданию и смерти.

— Но это не убедило Элоису?

— С ней никогда ничего не случалось, — сказала Глория. — Ножом ей, правда, угрожали, было дело. Однажды ко лбу приставили пистолет. А раз как-то ее избили, без всяких, правда, последствий. Но стоило ей заговорить о Серхио, я поняла: он ее зацапал.

Она расцепила руки и уронила их на сиденье, будто жизнь наконец добила ее, будто комплекс вины живого перед мертвым подвел итог ее многострадальным опытам.

— Что она рассказывала вам о Серхио? — поспешил он продолжить, пока она не скисла окончательно.

— Она говорила, что он — guaро. Такие всегда — guаро. Она сказала: он нам сродни.