Плотский грех - Колин Маккалоу

– Гипотетически, – сказала она ровно и без запинки, – я понятия не имею, до чего вы докапываетесь. О, я верю, что вы знаете, куда клоните! Просто я не могу ответить на ваши вопросы. – Она посмотрела на свои ногти. – Извините, капитан.

– Не извиняйтесь, – сказал он, вставая. – Гипотеза станет реальностью.

Уолтер тем часом проводил свое время в механической мастерской с большой пользой в нескольких отношениях. Если бы кто-то прокрался в мастерскую незамеченным и издали понаблюдал за Уолтером, то заметил бы уродливый, бесформенный шмат железа, вроде низкопробной имитации скульптуры Мура[66]. Но если бы кто-то приблизился к нему и, дыша в затылок, посмотрел, чем именно он занимается, то был бы вознагражден зрелищем двух искусных рук, вытачивающих на токарном станке из куска мягкой стали некую сложную, извилистую скульптуру, которую любой проницательный человек с удовольствием поставил бы на видное место. Однако если бы в помещение влетела муха и опустилась на стену, затем заползла в запертый шкаф, она бы увидела, что Уолтер создает глушитель для полуавтоматического пистолета сорок пятого калибра и делает инъекции ртути каждой из лежащих в коробке пуль.

Все научно-исследовательские подразделения имели мастерские; это было необходимо. Ни один профессиональный изобретатель не мог в самых безумных своих фантазиях сотворить те уникальные приспособления в духе Руба Голдберга[67], которые лабораторные исследователи требовали с той же легкостью, как если бы просили новый тостер. Затем они стояли над душой у инженера, пока тот не доделает все до конца. Большая часть работы была весьма тонкой. Вольфрамовые или стеклянные микроэлектроды с такими тонкими кончиками, что их представлялось возможным увидеть лишь под микроскопом. Микронасосы, способные доставлять каждый час по микрокапле. Все, что требовалось, почти неизбежно производилось в мастерской. Имелось только одно условие: чтобы это изделие не было «крупным» в том или ином функциональном смысле. Что значило «крупным»? Фунт или полкилограмма весом, фут или треть метра в длину, ширину или глубину.

Поскольку Джесс Уэйнфлит и Ари Мелос находились в неоперативной фазе своего исследования, механик, управляющий мастерской, получил трехмесячный оплачиваемый отпуск для путешествия за границу и изучения технических приемов в других лабораторных мастерских. Таким образом, мастерская была полностью предоставлена Уолтеру Дженкинсу, который, если вдруг возникла бы какая-то нужда, мог охотно взяться за дело и произвести требуемый предмет. Раз плюнуть, – как лаконично сказал он.

Ему очень нравился пистолет Марти Фейна, в идеально подобающей сутенеру комплектации: позолоченный, с рукояткой, выложенной поддельной слоновой костью, способный проделать в своей мишени большую дыру. Пули, начиненные ртутью, будут проделывать отверстия еще большей величины. Я-Уолтер был очень этим доволен.

В последнее время он испытывал эмоции – или, во всяком случае, думал, что испытывает. Единственным, кто мог судить, правда это или нет, был он сам, потому что у Джесс начались какие-то ужасные неприятности, и они вытеснили Я-Уолтера с авансцены ее ума. Это не возбудило в нем гнева или скорби, если то, что он читал о гневе и скорби, являлось правдой. Скорее это вызвало приступ жажды мести против людей, которые огорчали Джесс.

Ранее первый прилив этого мстительного чувства привел Уолтера к решению убить капитана Дельмонико – и каким фиаско это закончилось! Он намеренно выбрал в качестве своей жертвы монахиню, намереваясь положить ее на кровать капитану, давая понять, что они были любовниками, затем создать впечатление, что Дельмонико застрелил ее, прежде чем застрелиться самому. И все пошло наперекосяк, хотя в первый момент после происшествия Уолтер считал это своим триумфом, не осознавая сделанных ошибок. Но они открылись ему по размышлении и разрушили ощущение успеха. Так много ошибок! Зря он, например, связал монашке запястья и лодыжки. Да, нести ее так было удобнее, но от этого у нее на коже остались красные рубцы. И он провел недостаточную разведку, поэтому оказался не готов к тому, что на террасе у капитана окажется идиот художник, черт его побери! Разразился настоящий ад – парень вопит, собака лает – какой провал!

Зазвонил звонок – система предупредительной сигнализации, которую он изобрел; Уолтер положил пистолет в шкаф, вслед за ним – пули, закрыл и запер дверцу. Небрежно, словно бы наскучившись ею, взялся за скульптуру.

– У тебя получается прекрасная вещь, Уолтер, – сказал Ари Мелос, становясь у него за спиной. – Великолепно!

– Замечательно, – согласилась Роуз, не зная, что еще добавить.

– Спасибо, – ответил Уолтер, ослабляя зажим токарного станка и поднося кусок стали к свету. – Она еще не закончена. Видите вот это? – Он указал на участок, где гладкая сталь была покрыта пересекающимися царапинами. – Это случилось еще до того, как я набил руку. Я собирался их выровнять, но сейчас у меня появилась идея получше. Я собираюсь переделать их в узор. Вроде нарезки.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Мелос. – Когда эта вещь будет закончена, ты подаришь ее доктору Джесс?

Уолтер пожал плечами.

– Не-а, я не собирался никому ее дарить.

– Я дам тебе за нее сто долларов, – быстро проговорил Мелос.

– Ладно, – удивился Уолтер, – но только после того, как я закончу.

Развернувшись, пара вышла из мастерской.

– Я давно заметил, что у него талант, – сказал Мелос, причем его голос донесся до Уолтера. – Некоторые душевнобольные невероятно одарены, и я думаю, Уолтер один из таких.

«Провались ты со своей одаренностью, – подумал Уолтер. – Когда я буду тебя душить, твои глаза выдадут мне твою душу, и ты ничем не будешь отличаться от других. Мне бы следовало устроить все так, чтобы ты сначала придушил Роуз, затем сам повесился, но душить уж слишком весело. Пусть копы думают, что вас обоих прикончил кто-то со стороны».

У него не осталось никаких старых воспоминаний, их все до последнего удалила Джесс, но тот Я-Уолтер, который возникал из старой скорлупы маньяка, был мыслящим существом, и этот Я-Уолтер четко осознавал, что он наслаждается актом убийства. Это чувство удовлетворенности присутствовало в легкой форме и при убийстве Марти Фейна, но там был налет рефлекторности: когда нож вошел в тело, для его движения имелось только одно направление – ближе к кости и вверх, очень бескровно и очень быстро. Совершенно ничего волнующего.

А вот когда его руки сомкнулись на шее сестры Марии-Терезы!.. Первый фактор, с которым он столкнулся, были ее вращающиеся от ужаса глаза, и с того самого момента и до конца, когда он наконец слез с ее безжизненного тела, он все смотрел в них. Сидя на ней верхом, было легко ее душить, потому что его вес мешал ее напрягающимся легким втягивать достаточно воздуха, даже если бы ее трахею не стискивали безжалостные пальцы. Грубая пародия на сексуальный акт, которого Уолтер никогда в жизни не испытывал; первый заключенный, который попытался это сделать, умер очень кровавой смертью, по крайней мере так ему сказали. Очередное исчезнувшее воспоминание.