Убийственная тень - Джорджо Фалетти

Вдруг он почувствовал порыв ветра, хотя воздух был необычайно тих. Все его существо закружил какой-то внутренний вихрь, и Элдеро даже показалось, что он сейчас взлетит, станет состязаться с орлами в небесной вышине и оттуда смотреть на мир.

Потом все разом прекратилось, и время застыло, и сердце перестало отсчитывать мгновения жизни.

Открыв глаза, Элдеро уже знал, что его молитвы дошли.

Он посмотрел на золу, дочь огня, и вспомнил тех четверых. Еще кое-чего недостает.

Он поднял с земли нож, крепко сжал его и заточенным острием сделал надрез на левой ладони. Лезвие оставило глубокую борозду, но никакой боли он не чувствовал.

Из раны тут же выступила алая кровь. Ладонью вниз он подержал руку над глиняной чашей, чтобы несколько капель перемешались с золой.

Вот теперь счеты сведены. Не хватает только одного жеста, чтобы взращенная Землей тень донесла до страдальцев весть о свершившемся правосудии. Вздохнув от тяжкого бремени своего могущества, Элдеро встал и унес жаровню обратно в пещеру.

Одно Перо страшился выйти из укрытия.

Он видел, как женщина с ребенком ускакала на коне, и даже не подумал ее задержать. С ребенком она не сможет ехать быстро, и догнать ее не составит труда. И ружье ей не поможет – убить ее так же просто, как сделать любое черное дело.

Пещеру в горах он нашел очень быстро. Когда проснулся ночью в лощине с раздутым мочевым пузырем и пересохшим от выпитого виски горлом, первым делом стал нащупывать на земле шляпу.

Шляпы не было. Он уселся на землю и стал тупо озираться вокруг. Несмотря на винные пары, он точно помнил, что прикрыл ею лицо, прежде чем провалиться в сон. Одно Перо скосил глаза на Уэллса: и его шляпа пропала. Уэллс никогда не прикрывал ею лицо от ночной росы, он пуще глаза берег свой головной убор. Каждую ночь вешал шляпу на луку мексиканского седла, которое клал себе под голову вместо подушки, а днем то и дело стряхивал рукавом пыль с серебряного позумента.

Но сейчас на луке седла ничего не висело.

Красный платок Скотта Трумэна, которым тот спьяну под общий хохот размахивал, изображая скальп, тоже куда-то исчез. Скотт завалился спать, крепко сжав его в кулаке и бормоча невнятные угрозы в адрес того, кто посмеет тронуть его трофей.

И вмиг все прояснилось в голове у рябого индейца.

Он взял винтовку, поднялся, напряженно вглядываясь во тьму за световым кругом костра. Стволом он легонько ткнул в бок Уэллса, который спал слева от него. Уэллс тут же открыл глаза и не выказал никакого удивления: он всегда начеку. В голосе нет и намека на недавние возлияния:

– Что?

– Здесь кто-то был.

Из-под одеяла сразу высунулась рука, сжимавшая ремингтон. Сквозь зубы Уэллс сплюнул ругательство, и в следующее мгновение оба уже вскочили на ноги, готовые к перестрелке. Это был просто условный рефлекс. Оба отлично понимали: если кто-то приходил сюда и имел возможность убить их во сне, когда они были беззащитны, но не убил, то едва ли он еще слоняется где-то поблизости и станет стрелять, когда они проснулись и начеку.

Индеец поджег прутик, переступил через трубно храпящего Оззи и побродил вокруг, высматривая что-то под ногами в свете своего факела.

– Вот. Иди сюда.

Уэллс в три прыжка оказался рядом, и Одно Перо показал ему довольно отчетливый след на земле.

– Не сапоги. Мокасины. Он был один.

Они еще раз огляделись, потом Уэллс вернулся к костру будить компаньонов, а Одно Перо стал прочесывать окрестности, пока не нашел место, где их ночной гость оставлял коня.

И еще раз убедился, что тот был один.

Когда индеец вернулся к костру, на востоке, над темным контуром гор, уже появилась белесая полоска. Скотт и Оззи тем временем поднялись и протирали красные, опухшие со сна глаза.

– Нашел что-нибудь? – спросил Трумэн, еле ворочая языком.

Одно Перо не удостоил его ответом и обратился к Уэллсу:

– Я был прав. Один человек. На неподкованном коне.

Белый, не уступавший ему в жестокости, повернул голову и посмотрел на восток.

– Сейчас развиднеется, и поедешь по следу.

Они помолчали, поглядели друг другу в глаза, и Уэллс проговорил, как и следовало ожидать:

– Убей его. Увидимся в Пайн-Пойнте.

Не сказав ни слова в ответ, Одно Перо оседлал коня и пустился в путь, схожий со всеми прочими тем, что должен окончиться смертью. Следы на земле были четкими и читались легко. Человек, оставивший их, не заботился о преследовании, и это упрощало задачу.

По следам он добрался до скрытой в горах пещере, и ничуть не удивился поняв, что ночью их стоянку навещал Элдеро. Правда, Одно Перо не мог отделаться от сосущего ощущения где-то глубоко внутри. Должно быть, это тайный приют вождя, место, где он вызывает духов. У каждого шамана есть такое, а Одно Перо знал, что старый навах – один из самых великих шаманов.

Из своего укрытия в кустах, после того как уехала женщина, он видел, как Элдеро разрезал его шляпу, и шляпу Уэллса, и платок Трумэна, и еще какую-то тряпицу, а потом спалил обрезки в глиняной чаше.

Ясное дело, творит свои заклинания.

Никому не позволено присутствовать при тайных обрядах шаманов. Недаром при виде этого что-то темное, зловещее вползло ему в ноги, и в кишки, и в голову. Не то чтобы Одно Перо вообще не ведал страха, просто он всегда знал, как его одолеть.

Но этот страх был иного рода.

Со своего наблюдательного пункта Одно Перо мог разом положить конец всему – пронзить сердце Элдеро точной стрелой. Но он чувствовал: то, что вершится у него на глазах, не остановишь ни стрелой, ни пулей.

Уэллс, конечно, поднял бы его на смех за глупые суеверия, спросил бы, уж не превратился ли его компаньон в глупую скво. Но Уэллс – белый, он ничего не может знать.

Покончив с магией, Элдеро скрылся в пещере, а Одно Перо еще некоторое время не решался последовать за ним. И набрался смелости только потому, что знал: гордость не позволит ему прослыть трусом.

Он оставил на земле лук со стрелами и двинулся за старым шаманом, прихватив с собой только нож. Вход в пещеру был так хорошо замаскирован, что Одно Перо нашел его не сразу.

А когда нашел, еще несколько мгновений постоял, прислушиваясь. Изнутри доносилось едва слышное заунывное пение. Слов он не различал, но от голоса Элдеро убийцу бросило в дрожь. То был голос человека, сопричастного чему-то высокому, о чем простые смертные лишь смутно догадываются, страшась своей слабости. Рука индейца невольно стиснула нож, как будто хватаясь за соломинку.

И он боком втиснулся в узкий проем.

Несколько шагов по тесному коридору – и вот перед ним, справа от входа, открылось чрево пещеры. Он ожидал увидеть все ту же тьму, ну, может быть слегка подсвеченную факелом, но, к великому своему изумлению, попал в свет. Солнечные лучи падали откуда-то сверху и, отражаясь от шероховатого песчаника, создавали естественное освещение.