Таймлесс. Изумрудная книга - Керстин Гир

Я вздохнула.

— Они ведь могли взять меня с собой! Во всяком случае, до моего рождения!

— Чтобы родить тебя в 1912 году и растить под вымышленным именем? Накануне Первой мировой войны? — он отрицательно покачал головой. — А кто бы взял тебя к себе, если бы что-то случилось? Кто бы о тебе заботился? — он погладил меня по волосам. — Я даже приблизительно не могу себе представить, насколько это больно, Гвендолин, узнать такую правду, которую довелось сегодня услышать тебе. Но Люси и Пола можно понять. Они доверили тебя твоей маме, потому что верили в неё, понимали, что она сможет полюбить и воспитать тебя как собственного ребёнка, в полной безопасности.

Я прикусила нижнюю губу.

— Не понимаю! — я чувствовала себя полностью опустошённой. — Я больше ничего не понимаю. Всё, чего мне сейчас хочется — это отмотать время на несколько недель назад. Может, тогда я была и не самой счастливой в мире девчонкой, но какой-то вполне нормальной! Не путешественницей во времени. И не бессмертной! И уж точно не… ребёнком двух подростков, живущих в 1912 году.

Гидеон улыбнулся мне.

— Да, но погляди на это с другой стороны, в этом есть несколько вполне позитивных моментов, — он осторожно провёл большим пальцем под моими глазами, наверное, чтобы вытереть огромные лужи туши, которые там образовались. — Мне кажется, ты очень смелая. И… я тебя люблю!

Его слова смыли всякую боль с моего сердца. Я обвила руками его шею.

— А не мог бы ты сказать мне это ещё раз? А потом поцеловать меня? Так, чтобы я забыла обо всём на свете?

Гидеон перевёл взгляд с моих глаз на губы.

— Могу попробовать, — пробормотал он.

Попытки Гидеона увенчались полнейшим успехом, если можно так сказать. Я со своей стороны с удовольствием провела бы остаток дня, а может, и остаток жизни в его объятиях на этом зелёном диванчике.

Но в какой-то момент он немного отодвинулся от меня, опёрся на локоть и поглядел на меня сверху вниз.

— Давай-ка лучше прекратим это прямо сейчас, а то я скоро не смогу за себя поручиться, — сказал он, тяжело дыша.

Я ничего не сказала. Почему, собственно, он решил, что я чувствую себя иначе? Только вот я не могла заставить себя так просто остановиться. Я, было, задумалась, не стоит ли мне обидеться по этому поводу, но долго мне размышлять не пришлось. Гидеон бросил взгляд на часы и тут же вскочил как по стойке смирно.

— Ах, Гвен, — поспешно сказал он. — Время почти закончилось. Тебе нужно срочно привести в порядок волосы, наверняка там все уже собрались вокруг хронографа, чтобы испепелить нас злобными взглядами, когда мы прилетим обратно.

Я вздохнула.

— О боже, — несчастным голосом сказала я. — Но сначала мы должны были бы обсудить, как будем действовать дальше.

Гидеон наморщил лоб.

— Операцию им, конечно же, придётся отложить, но, может, мне удастся убедить их хотя бы на оставшиеся два часа послать меня сегодня в 1912 год. Нам действительно надо срочно поговорить с Люси и Полом!

— Мы можем наведаться к ним вместе сегодня вечером, — сказала я, хотя при этом мне стало как-то дурно. Приятно познакомиться, мамочка и папочка!

— Забудь об этом, Гвен, они никогда больше не позволят мне прыгнуть вместе с тобой в 1912 год, граф дал совершенно определённые указания на этот счёт. — Гидеон протянул мне руку и поставил меня на ноги, а потом несколько неуклюже попытался пригладить весть тот беспорядок у меня на голове, который он сам же и сотворил.

— Как хорошо, что у меня дома случайно оказался мой собственный хронограф, — как можно более безразличным тоном сказала я. — Который, кстати, работает просто отлично.

Гидеон уставился на меня.

— Что?

— Пойдём уже! Ты ведь и так об этом знал — как бы я смогла иначе встретиться с Лукасом? — я положила руку себе на живот, и почувствовала, что в нём уже начинаются американские горки.

— Я-то думал, ты нашла какой-то способ видеться с ним во время элапсации… — Гидеон растворился в воздухе прямо у меня на глазах. Через несколько секунд я последовала за ним, предварительно пригладив волосы.

Я была абсолютно уверена, что к нашему возвращению подвал будет так и кишеть хранителями, все в страшном возбуждении по поводу неправомочных действий Гидеона (втайне я ожидала ещё и того, что где-нибудь в углу будет стоять мистер Марли и убеждать всех надеть на Гидеона наручники), но вокруг было совершенно тихо.

В комнате были только Фальк де Виллер — и моя мама. Вид у неё был совершенно несчастный, она вжалась в стул, стиснув руки, и подняла на меня заплаканные глаза. Её щёки были покрыты неравномерными полосками туши и теней.

— А, вот и вы, — сказал он. Ни голос его, ни лицо совершенно ничего не выражали. Но я не исключала возможность того, что под этой маской он просто клокотал от злости. Его янтарные волчьи глаза блестели странным блеском.

Гидеон рядом со мной невольно выпрямился и чуть приподнял подбородок, будто протестуя против судебного приговора.

Я в порыве потянулась к его руке.

— Это не его вина, я просто не хотела элапсировать в одиночестве, — выпалила я. — Гидеон тут вообще не при чём.

— Ладно тебе, Гвендолин, — Фальк одарил меня усталой улыбкой. — Здесь последнее время довольно много всего пошло не по плану.

Он провёл рукой по лбу и мимолётом поглядел на маму.

— Мне жаль, что наш сегодняшний разговор… что ты вынуждена была узнать об этом таким образом. Это не было частью плана, поверь мне, — он снова поглядел на маму. — Такие важные вещи надо сообщать после предварительной осторожной подготовки.

Мама молчала, изо всех сил стараясь сдержать слёзы.

Гидеон сжал мою руку Фальк вздохнул.

— Мне кажется, вам с Грейс есть о чём поговорить. Наверное, будет лучше, если мы оставим вас вдвоём, — сказал он. — Перед дверью ждёт адепт, который проведёт вас наверх, когда вы будете готовы. Гидеон, ты идёшь?

Гидеон нехотя отпустил мою руку и поцеловал меня в щёку. При этом он прошептал мне на ухо:

— У тебя всё получится, Гвен. А потом мы поговорим о том, что спрятано у тебя дома.

Я с огромным трудом сдержала себя, чтобы не вцепиться в него и не закричать: «Прошу тебя, останься со мной».

Не проявляя никаких эмоций, я ждала, пока они с Фальком покинут комнату, и дверь за ними закроется. Затем я повернулась к маме и попробовала, было, улыбнуться.

— Очень странно, однако, что они впустили тебя в святая святых.

Мама поднялась. Заваливаясь на один бок, как старушка, она подошла ко мне и улыбнулась в ответ.

— Они завязали мне глаза. Этот, круглолицый. У него лопнула губа и, думаю, именно поэтому он сделал такой тугой узел. Повязка ужасно давила, но я не решилась никому пожаловаться.