Кровь ангелов - Майкл Маршалл Смит

Кларк Эштон Смит.

Черная книга Кларка Эштона Смита

В конце концов Джим попытался поесть. Снова остановившись возле «У Рене», он заглянул в переулок позади здания. Естественно, никаких следов ребенка там уже не оказалось — возможно, никакой девочки там и не было с самого начала.

Заказав завтрак, он сел за столик возле окна и уставился на принесенную еду. Она почти ничем не отличалась от картинки в меню и хорошо пахла. Однако после пяти или шести глотков ему пришлось поспешно встать и на негнущихся ногах дойти до туалета, где его вырвало.

Утирая рот рукавом, он вернулся назад и снова сел.

Есть он больше не пытался: от одного запаха у него начинала кружиться голова. Больше ни у кого, похоже, подобных проблем не было. Несколько водителей грузовиков и местных ранних пташек поглощали пищу с таким усердием, будто завтрашний день для них уже не наступит.

Джим был настолько голоден, что с трудом соображал — отчасти еще и из-за того, что Джеймс никогда не отличался особой проницательностью ума. Это куда в большей степени было свойственно Джиму. Джеймсу же словно все еще было семнадцать, и большую часть времени он делал то, что хотел. Однако сейчас Джим вдруг обнаружил, что не может вспомнить, что годится в пищу, а что нет. В любом случае эту дрянь он точно есть не мог. Он нуждался в еде, но не в такой.

Джим знал, о чем думает Джеймс. Он думал об этом уже два дня. Ничего особенного, но вполне достаточно, чтобы утолить голод. А если уж ты зашел настолько далеко, то почему бы и…

Нет. Однозначно — нет.

Он допил кофе, расплатился и вышел.

Машина снова куда-то ехала.

На этот раз Нина была к этому готова. В прошлый раз она лежала скорчившись на полу, погруженная в странный сон — возможно, даже не сон, а некое состояние ожидания, тупого призрачного страха, но в любом случае это было лучше, чем находиться в полном сознании.

Словно в тумане, она слышала звук открывающейся двери, снова отметив его металлический тембр, а затем — шум включенного двигателя. Прежде чем она успела понять, что это означает, машина неожиданно пришла в движение.

Ее бросили на пол в каком-то тесном закутке, по пути ударив обо что-то головой. Она вскрикнула, почувствовав резкую боль в колене, но рот ее до сих пор был заткнут кляпом и не издал почти ни звука. Все, что она могла, — ждать, пытаясь превозмочь боль и изменить позу так, чтобы испытывать меньше мучений.

Когда машина наконец остановилась, он, видимо, заметил, что происходит, и, зайдя сзади, толкнул ее так, что она обо что-то ударилась — о стол, кровать или вроде того. Он вел себя с ней так, будто она была просто вещью.

Колено продолжало болеть. Хуже того, она ощущала приступы тошноты, то ли из-за тряски, то ли из-за паров бензина. Ей показалось, что ее сейчас вырвет, но этого не произошло. Она просто лежала, и ей было очень плохо. Нина даже не могла чем-то занять свою голову, как до этого, когда пыталась вспомнить все ингредиенты, которые Уорд положил в тот дурацкий салат тогда в Шеффере, и представляла, будто на этот раз она доедает все до конца, чтобы порадовать Уорда. Она попыталась представить, как они вместе сидят у озера возле их домика, но поняла, что такого никогда больше не будет и она лишь вгоняет себя в еще большую тоску.

На этот раз Нина заранее подготовилась, услышав, как он возвращается в фургон. Теперь она уже догадывалась, что это именно фургон. Судя по звуку двигателя — старый «фольксваген».

Когда машина тронулась с места, Нина уже была готова к тому, что ее мягко отбросит назад, и даже ни обо что не ударилась. Она всегда очень быстро училась.

Фургон ехал минут двадцать, затем остановился. Двигатель смолк. Открылась передняя дверца, затем снова закрылась. Собирался ли он ехать куда-то еще?

Нет. Послышался металлический звук отодвигающейся боковой двери. Нина почувствовала дуновение свежего воздуха и услышала пение птиц. Он вывез ее куда-то за город. Зачем? Что он собирался с ней сделать?

Неужели?..

Пол слегка наклонился — водитель забрался внутрь и задвинул дверь за собой.

Он был очень близко. Она почувствовала, как напряглось все ее тело. С чего он начнет? И как?

— Не бойся.

Что ж, подумала Нина, я не боюсь. Забавно — эта мысль прозвучала почти так же, как если бы она подумала: «Я не пьяна».

Она попыталась что-то произнести, надеясь, что он поймет, что она имеет в виду.

— Нет, пока что ты не сможешь ни видеть, ни говорить, — сказал он. — Рано или поздно ты скажешь не то, что следует. Я уже совершил несколько ошибок. В отеле все пошло не совсем так, как предполагалось, и я знаю, что мне придется заплатить за это Прозорливцу. Так что… просто лежи. Не беспокойся, все будет хорошо.

Нина в этом сомневалась, и притом весьма серьезно. Он разговаривал не с ней. Он разговаривал сам с собой. Убеждая себя в своих собственных намерениях, порой становишься весьма снисходителен к тому, что в конечном счете все это оказывается ложью.

Однако она просто лежала и слушала, и какое-то время спустя он начал говорить — медленно, словно у него очень долго не было никакой аудитории, кроме него самого.

В средней школе у него был учитель, кое-какие слова которого запомнились ему на всю жизнь. Джеймс не помнил, когда именно это было, но день тогда был жаркий, и никто не слушал особо внимательно. Пытаясь подчеркнуть некую мысль, учитель начал говорить о том, что одна и та же разница может означать совершенно различные вещи. Слова эти звучали не слишком многообещающе и даже довольно непонятно, но они проникли в сознание Джеймса, и он стал слушать, что учитель скажет дальше.

— Например. Какова разница между двумя и тремя?

Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием мухи, бившейся в окно класса.

Кто-то, кажется девушка, наконец предложил ответ «один».

— Верно, — коротко кивнул учитель. — Их значения различаются на единицу, и это почти все, что мы можем сказать. Но теперь объясните — какова разница между одним и двумя?

И опять кто-то, похоже, та же самая девушка и после такой же паузы сказала, что различие составляет «один». Учитель снова кивнул, но на этот раз с самодовольной полуулыбкой, говорившей, что у него припрятано в рукаве нечто такое, благодаря чему все станут считать его чертовски крутым, хотя на самом деле ученикам лишь сильнее хотелось, чтобы его прямо здесь и сейчас хватил инфаркт.

— Тоже верно, — сказал он. — Но давайте подумаем. Разница между двумя и тремя лишь означает, что у вас чего-то больше. Три доллара в кармане лучше, чем два. Три нерешенных задачи хуже, чем две.

Никто не рассмеялся. Может быть, лишь одна из девушек улыбнулась. Девушки порой очень милые — по крайней мере, делают такой вид.