Прыжок в длину - Ольга Славникова

На другое утро сильно потеплело, рассырело; обнажилась солидная, железного отлива булыжная мостовая, фары еле ползущих, до странности чистых авто горели на ней, будто прожекторы катеров на мелкой волне. Позавтракав в узкой, с номерами вроде шкафчиков гостиничке, Женечка отправился коротать время до поезда. Девицы, а может, это здесь такие пацаны, катили, брызгаясь, на шелестящих велосипедах, местные богатые старухи с лицами оперных императоров кутались в норковые шубы, их сухие ножульки, расставленные до странности широко, будто ножки у табуретов, были, что характерно, обуты в лаковые лодочки на шпильках. Никто напрямую не смотрел на шикарно, по-московски, прикинутого Женечку, но какая-то общая чистота и отчетливость, нейтральность сиявших в ряд магазинов, лабораторное освещение необыкновенно длинных, низко скользивших по рельсам трамваев давали Женечке понять, что он здесь как на ладони и никакая деятельность его невозможна.

Набычившись и притопнув, негодяйчик отправился на разведку. То и дело тротуары прерывались функциональными, простым железом окованными лестницами, в проемах улиц виднелась опухшая речка, перетянутая жесткими мостами, и повсюду были часы: на старых каменных башнях, медлительные, медлительнее самого времени, шагающие с усилием, тыкая стрелами в цифры, и в строгих витринах, где даже электрическое освещение было, казалось, с высоким содержанием золота, а немногочисленные экземпляры, каждый на своем постаменте, хранили от профанов дипломатическую тайну собственной цены. Эти магазины Женечка, конечно, не мог пропустить – и здесь, в дизайнерских залах, сиявших зеркалами и бронированным стеклом, ему, впервые в этой неприятной загранице, оказали уважение. Узкие мужчины в черном, выкладывая перед клиентом полированные, полновесные, словно цельными пластами отлитые хронометры, на которые Женечка показывал деревянным от холода пальцем, осторожно скашивали заблестевшие глаза на запястье русского, где вываливался из рукава, ярко желтея всеми своими каратами, благородный «ролекс». Явные теноры, они от почтительности говорили басом, хотя было ничего не понятно; тонкокостными жестами, будто сервируя невидимую трапезу, они просили показать винтажную вещицу, и Женечка любезно задирал рукав до самого локтя. Один из таких воркующих специалистов, представительный господин с маслянистым горбатым носом и лисьей сединой в редеющей, зачесанной назад шевелюре, настоятельно увлек дорогого русского гостя к небольшому, приватно освещенному столу. Почтительно приняв расстегнутый «ролекс» на бархатный подносик, специалист долго любовался часами, наставляя на них разные яркие лупы, из которых одна была большая, словно налитая медом, прихотливо оправленная в бронзу. Затем, выразив свое восхищение разными иностранными насморочными звуками, представительный господин быстро напетлил что-то на листочке и протянул довольному Женечке, вкушавшему третью чашку бесплатного кофе с шоколадками, шестизначную цифру.

Женечке этих денег было не надо, имелись свои и на более крупные покупки, но все равно он почувствовал приятность, и, конечно, большое тепло по отношению к Сергею Аркадьевичу. Он подумал, что надо бы слетать к старику, потолковать, как лучше залезать с делами в Европу. В том, что эту надутую Швейцарию, из-за краснеющих повсюду флагов с белым крестом похожую на больницу и «скорую помощь», можно отыметь по схемам, которые здесь и не снились, негодяйчик нисколько не сомневался. По счастью, подарок для Сергея Аркадьевича обнаружился, как только Женечка, весь теплый от кофе, вышел из нежно звякнувших дверей часового магазина. Наискось, через улицу, жмурилась цветными огоньками привлекательная кондитерская, и в витрине ее, в окружении замысловатых, на вид несколько фарфоровых сладостей, высились горкой на блюде золотые слитки. Оказалось, что это шоколад наивысшего качества, обернутый в фольгу золотого цвета. Все равно было очень похоже, и Женечка приобрел целую большую упаковку.

* * *

Через два часа в поезде, летевшем от сырых безлиственных рощиц, похожих на каракули, которые намарывают от скуки, к дымным от снега елям и призрачным горным вершинам, благодушный Женечка предавался фантазиям, что было бы, если бы слитки оказались вдруг настоящие. Станцию прибытия он толком не разглядел: домик, весь обведенный по контурам, включая крышу, веселыми гирляндами, был словно нарисован желтым карандашиком на бурой, разбеленной метелью бумаге ночи. Женечке показалось прикольно подкатить к отелю в конном экипаже, но впряженная в тарантасик косматая лошаденка, тянувшая мокрую, на черный гриб похожую губу к какому-то мелкому угощению на ладони длинного типа в оранжевой куртке, от негодяйчика шарахнулась. Пришлось воспользоваться общественным шаттлом, что было, конечно, не так интересно, к тому же тот самый тип в оранжевом, с ним еще трое таких же длинных, с белыми вислыми волосами, без конца грузились с каким-то снаряжением в ярко-полосатых, с логотипами чехлах, так что Женечке от нетерпения хотелось пойти пешком.

Номер люкс, доставшийся Женечке по абсурдно высокой цене, оказался довольно большой, но дико холодный, полный трепещущих, как жала, тонких сквозняков. Мебель здесь была вся из себя дизайнерская, вроде стеклянных лабиринтов и крашеных ящиков на салазках, и, пытаясь разобраться с управлением громадной, словно сканирующей клиента, как вот делается в аэропортах, душевой кабины, Женечка изрядно обрызгался. Зато квадратную кровать он одобрил. Особенно его порадовало качество матраца, способного выдержать серьезные ритмические нагрузки, и хоть вдоль на него ложись, хоть поперек.

Отель, где остановилась Кира, был виден изо всех окон номера: нарядный и пряничный, вроде как из сказок братьев Гримм, но с припаркованными у крыльца горбатыми джипами. Из-за этой пряничности люди, входившие и выходившие, казались куколками. В одной такой куколке, смешно колотившей ножкой о ножку, сбивая снег, Женечка немедленно узнал оживленную, резвую Киру и сам удивился, как сильно стукнуло сердце. Он решил немедленно пойти и поздороваться, обрадовать тем, что приехал. На куколке-Кире была такая, как на всех в этом жизнерадостном местечке, дутая куртка – голубая с картинкой на спине, как вот бывает на детских воздушных шарах. Женечка спортивной одежды не любил, считал ее дешевкой, при том что понимал: она бывает очень дорогая. Он предпочел свою солидную дубленку с собольим воротником, хоть и видел, что будет выделяться, будто взрослый в детском саду.

Снаружи оказалось не то чтобы сильно холодно, но странно для русского человека. Воздух был очень чистый, очень твердый и какой-то недостаточный: вроде дышишь нормально, а надышаться не можешь. Снег под ногами не всхрапывал, как это бывает дома, звуки шагов напоминали резкий хруст разгрызаемых сухарей. Одна развеселая компания, куда-то скопом бежавшая и что-то хором оравшая, едва не сбила Женечку с ног. Также мимо провели свинообразного белого пони, разряженного в бубенцы, в красном, свисающем на морду колпаке.

Едва оказавшись в лобби, Женечка сразу нашел глазами голубое: куколка оказалась вовсе не Кирой, а совершенно незнакомой теткой лет сорока, большетелой, но на тонких ножках, по-прежнему стучавших и сучивших, пока обладательница куртки, налегая на стойку ресепшена, что-то втолковывала дежурному. Несколько растерянный, Женечка направился туда же, собираясь объясниться при помощи решительной жестикуляции и сообразной купюры. «Ой, Жека!» – вдруг услышал он знакомый голос и резко повернулся. Кира, растрепанная, веселая, с жарким дымом волос, в тесноватом белом свитере, тоже очень пушистом, спешила к нему от сдержанно звякавшего и рокотавшего ресторана. «Жека, как здорово, что ты прилетел! Почему не предупредил?» – Кира, как это было у них заведено, клюнула негодяйчика в щеку, под глаз, горячим от еды ненакрашенным ртом, но Женечка крепко взял ее за плечи и превратил лобзание в основательное, троекратное, потому что здесь, за границей, он хотел быть патриотом. «А, боярин прибыл», – иронически произнес тихонько подошедший Мотылев. Из кармана брюк у него торчала ресторанная салфетка, морда, успевшая сильно загореть, напоминала свежую копченость с розовыми нежными прожилками морщин. «Ты разве один приехал?» – нетерпеливо спросила Кира. Она как будто всем своим существом обращалась к Женечке, но глазищи ее сияли кому-то или чему-то у него за плечом. «Я решил не брать переводчика, – солидно ответил Женечка, борясь с искусом оглянуться. – Можно было, и просился тут один незадорого, но я считаю, повсюду в мире люди должны понимать того, кто им платит». «Да, конечно, ты прав, как всегда», – ответила Кира рассеянно, ее оживление вдруг как-то пригасло. «А пожалуйте, благородие, к нашему столу, – церемонно пригласил глумливый Мотылев. – Мы тут хорошо сидим, аж люстрочки трясутся».