Гипнотизер - Андреас Требаль

— Может, мне еще удастся ее отговорить, — признался он в финале выступления. — Ибо у меня совершенно другие планы. Опекунство, Петрус, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Разумеется, понимаю. Вероятно, у вас есть кто-то из агентов на примете, кто исполнял бы ваши обязанности?

Аббате любопытством взглянул на меня, губы его искривились в иронической улыбке. Впрямую он мне не ответил, однако признался, что агентом не станет барон Филипп Оберкирх. Это очевидно, явно поторопился с ответом я. Определенно для него будет сюрпризом, если Мария Тереза объяснит это ему, по сердце ее думает и говорит по-другому.

— Вы, Петрус, уж воздержитесь от всех этих ваших таинственных намеков.

— Ну как же? — вскричал я с деланным возмущением. — Она сегодня вечером обещала танец нашему общему приятелю Жозефу! Жду не дождусь, что же вы преподнесете им в качестве аккомпанемента, аббат.

— И мне не терпится узнать, — вмешался в нашу беседу граф. — Но я убежден, Петрус, если вам удастся самую чуточку загипнотизировать мадемуазель, она не заметит фальши в игре своего дядюшки.

Ужин в полной мере отражал графские привычки. Рядом с нами за столом оказались супруги Буасье и Ролан. Девять перемен несказанно подняли настроение — в полночь, судя по всему, не только Мария Тереза с графом будут танцевать, но и все остальные.

В качестве освежающего преподнесли «сотерн», а к нему в изобилии устриц, кроме того андалузскую спаржу со сливочным маслом. Этим была пробита брешь для начала штурма третьего блюда — восьмифунтового каплуна, фаршированного пьемонтскими трюфелями. В обозе тащился паштет из гусиной! печенки по-эльзасски, сервированный в виде бастиона, бойницами которому служили небольшие порции утиного паштета. Рейнский карп с лиметтами — сладкими лимонами — предварял второе сражение: перепела с мозговыми костями и трюфелями на поджаренных тостах с базиликом. Далее — шпигованная щука в раковом соусе. По абсолютным пиком разнузданного чревоугодия стал — Жанна, вспомнил о тебе! — запеченный в тесте фазан.

Розданные гостям зубочистки великолепно скрасили паузу и оказались как нельзя кстати. Что до вин, могу сказать лишь, что вина подавали бургундские, прекрасного розлива. Последними в шквале атак были мокка, шоколадные конфеты с мороженым и пирожные самых разнообразных видов — мы возблагодарили господа, наградившего нас монахом-бенедиктинцем Периньоном, заведовавшим винными погребами и подарившим миру пенящееся очарование, ныне нареченное шампанским.

За десять минут до полуночи граф обратился к аббату:

— Бальтазар, нам всем скоро потребуются твои музыкальные пальчики.

— К твоим услугам, друг мой. Мария Тереза, вспомни о данном обещании. Ты ведь — приз.

— Да, конечно, я помню. Но танцевать я не расположена. Во всяком случае, сейчас, — со вздохом ответила она.

— Не расположены? — с явным недоумением переспросила мадам Буасье.

— Я устала. С меня хватит кошмаров.

— Это что же, вальс со мной вы называете кошмаром, Мария Тереза? — обратился к ней явно задетый за живое граф.

— Да нет! — вымученно улыбнулась Мария Тереза. — Я сдержу обещание. Но я его дала вам, граф, до того, как выпила вашего восхитительного шампанского. Согласна, это было чересчур легкомысленно с моей стороны.

— Если вы настаиваете, Мария Тереза… Но поверьте мне — я буду вести вас так, что это не станет для вас кошмаром, а после танца вы окунетесь в блаженный покой.

Судя по всему, граф успокоился. А вот у меня разыгралось любопытство, и я попросил Марию Терезу рассказать мне о своих кошмарных видениях.

— Прямо сейчас?

— А почему бы и нет?

— Все дело в шампанском. Ну ладно: я, маленькая девочка, сижу на коленях у женщины, которая расчесывает мне волосы. Внезапно распахивается дверь, и входит мой дядя. Я вижу, что он I рассержен до крайности. Он приближается ко мне, а в этот момент кто-то тащит меня назад. Я кричу, и все вдруг окунается в темноту.

— А что же потом?

— Я просыпаюсь.

Я задумчиво посмотрел на Марию Терезу, но разум мой отказывался работать. Мария Тереза, улыбнувшись чуть смущенно, покачала головой и, непринужденно вздохнув, положила мне голову на грудь. Поскольку у нас «после этого» не было возможности ни минуты побыть наедине, поговорить о самом сокровенном, у меня от счастья солона пошла кругом. Мне ужасно, до истерики захотелось станцевать с ней. Вероятно, виной тому было выпитое за этим грандиозным ужином.

После того как дамы переоделись, мадам Буасье потребовала от меня, чтобы я, «разумеется, в соответствии с нормами приличий», загипнотизировал ее. Она принадлежала к тем полногрудым и милым созданиям, которых опытные конокрады ставят на стреме, так что я устоять не мог и исполнил ее пожелание. Прекрасно сознавая, что поступает так вопреки воле супруга, женщина с готовностью повиновалась моему взору и указаниям. Остальное довершил алкоголь, и четверть часа спустя мадам Буасье уже готова была надеть правую туфельку на левую ножку и наоборот. Кроме того, я внушил ей хлопать в ладоши при каждом повороте, что она, к великому удовольствию присутствующих, и делала.

Аббат де Вилье сыграл два вальса кряду, ужасающе при этом фальшивя. Скоро тонкий музыкальный слух графа не выдержал пыток неблагозвучием, а у дам началось повальное головокружение уже после первых туров. Первой не выдержала мадам Ролан, тщедушная особа, сильно напоминавшая мне огородное пугало, прямо в танце она осоловела, привалившись к груди мужа.

А что же Мария Тереза? Пошатываясь в объятиях графа, она мужественно вынесла два или три круга, однако желудок ее бурно запротестовал, и недавние деликатесы легко угадываемым способом перекочевали в одну из стоявших на полу ваз.

На следующий день всем нам было ужасно не по себе, еще день спустя Мария Тереза снова отправилась к Филиппу, а на третий день, если вести отсчет от знаменательного ужина, в сопровождении аббата выехала давать концерты в Гавре, Амьене и Руане.

Карнавал и начало весны в тот, 1823 год совпали по времени. Перед тем как отъехать в Эльзас, мне предстояло сдержать данное мной мадам Бершо обещание — пообедать вместе. Мы с ней пребывали в самом лучшем расположении духа, я — по причине, как мне тогда представлялось, счастливой влюбленности, а мадам — поскольку я все же сдержал слово. Наслаждаясь первым весенним теплом, мы шатались по улицам, заполненным вырядившимся кто во что горазд, хохочущим и дурачащимся народом. Детвора, разложив у площади Мишель и городского морга костерок, под театральные завывания предавала огню самодельную куклу, изображавшую короля.

— А королев вы не сжигаете? — в шутку осведомилась у них мадам Бершо. — Одних только мужчин, значит.

— Нет, женщины больше тонут, как вон та толстуха, что лежит в морге.

Нет, не я, а мадам Бершо была инициатором того, чтобы мы заглянули в морг. В конце концов, чем мы хуже туристов, которых водят сюда поглазеть. Да и к тому же в карнавальный день совсем неплохо будет лицезреть смерть. Исключительно из сочувствия к ее хвори я согласился на это предприятие.