Гипнотизер - Андреас Требаль

— Parfaitement![7]

Стало быть, господин граф убивал время за бильярдом. Ну, решил я, в таком случая моя дымящаяся трубка вполне гармонировала с обстановкой. Улыбаясь, я вошел в игорную комнату. Граф, прицеливаясь кием красного дерева, как раз готовился нанести очередной изящный и точнейший удар, но я во все глаза смотрел на изрытый морщинами лик аббата де Вилье. Тот кивнул мне, бровь над слезящимся правым глазом едва заметно дрогнула.

— Аббат — мой пленник, — весело сообщил граф де Карно. — Как и подобает старым приятелям. Вот так-то, Петрус. От души рад вашему приходу.

Положив кий на край стола, он протянул мне руку для приветствия. И тут же завязался диалог о курении трубки, в ход пошли все «за» и «против» этого занятия. Обычный великосветский об: мен мнениями, причем граф поразил меня, по запаху определив, что я курю один из легких сортов виргинского табака. И здесь он не преминул продемонстрировать мне свои обширные познания. Мне благосклонно позволили коптить потолок и стены игорной комнаты вплоть до окончания решающей партии между графом и аббатом. Оба получили возможность вдоволь поиздеваться надо мной, ибо табак в трубке никак не желал догорать.

— Во времена ужасные правления ужасного короля Пруссии жил-был один офицер-гвардеец, который дымил так, что умудрился покрыть копотью даже небеса.

Граф де Карно посмотрел мне прямо в глаза и, натерев мелом кончик кия, продолжал:

— Так вот, однажды вечером измученные облака не выдержали, и на землю пролился отвратительный, мерзостно смердящий дождь, чьи капли были неотличимы от экскрементов. Лужи исторгали зловоние, весь город исторгал зловоние, и тут лопнуло терпение даже у короля. Он распорядился бросить гвардейца в тюрьму, но решил проявить к нему милость, оставив ему табак и трубку. И вот, оказавшись за решеткой, гвардеец продолжал курить, как безумный, и даже привычные ко всему тюремные блохи и вши — и те не выдержали и подохли. Но и гвардеец явно переборщил — в конце концов не выдержали и его внутренности и сгнили. Одним словом, именно этого и следовало ожидать. После того как истек срок его наказания и камеру решили после него проветрить, поднялся ужасающий ветер, и ветром этим гвардейца сдуло с нар. По словам местных жителей, его закрутило вихрем, и он исчез с берлинского небосклона. Сильный восточный ветер донес сто до самой Америки, где и забросил на верхушку векового дерева. И с тех нор историография Пруссии о нем не вспоминала, разве что только в нескольких случаях повышения налога на табак.

— Хорошо-хорошо, учту в качестве предостережения себе, — ответил я, с явным облегчением замечая, что клубы дыма моей трубки разжижаются, а сама она стынет.

Граф снял со стойки третий кий — для меня, а аббат тем временем старательно укладывал на зеленое сукно шары в новый треугольник. Его движения были уверенны и не лишены грации, по ним было видно опытного игрока. «Ничего-ничего, сейчас ты убедишься, каково тебе со мной придется», — наверняка именно такие мысли в тот момент занимали аббата де Вилье. А передо мной встала нелегкая задача не ударить лицом в грязь.

По-видимому, я покраснел как рак, ибо граф участливо осведомился, не двоится ли у меня в глазах, это все, дескать, ваше пристрастие к табаку.

— Нет-нет, — успокоил его я, хотя чувствовал, как предательски дрожит нижняя губа. — Интересно, а можно ли загипнотизировать бильярдные шары?

Сосредоточившись на начале поединка, я прицелился. Шар пролетел вперед, и мой расчет загнать им в правую лузу другой оказался верным. Точно таким же образом мне удалось расправиться еще с двумя шарами… В лузе! А вот попытка карамболя провалилась с треском.

— Великолепно, Петрус, великолепно. Не стоит отчаиваться.

Аббат де Вилье уступил свое право графу. Тот, подойдя к столу сбоку, прищурился и нанес удар. Вот уж грохнул так грохнул! Оба шара аккуратно улеглись в лузы — левую и правую. А вот второй его удар оказался уже не столь блестящим.

— К дьяволу, Жозеф, мне сдастся, он гипнотизирует не шары, а тебя. Позволю себе спасти положение.

И надо сказать, аббат не подкачал. После того как он загнал в лузы пять шаров кряду, я невольно присоединился к рукоплесканиям графа. Этот субъект в сутане и на самом деле был превосходным бильярдистом. Воистину потрясающе было наблюдать за его игрой. Но, как говорится, за все приходится платить. Напряжение игры дало о себе знать — после последнего удара аббат, побледнев, рухнул в кресло, выпустив из рук кий. Граф де Карно позвонил Ипполиту:

— Принеси портвейн с двумя яичными желтками, щепоткой сахара, соли и перца.

Аббат де Вилье знал, чего хотел. Перец, как он пояснил, повышает кровяное давление, а все остальные компоненты служат для подкрепления его слабевшей на протяжении вот уже нескольких месяцев мускулатуры. Уже во время приветствия мне бросилось в глаза, что в его кивке присутствует благосклонность, теперь же, когда мы с графом сидели напротив него, я даже готов был утверждать, что от аббата исходит некая теплота. Неужели просто актерская игра? Нет, на игру явно не походило. Судя по всему, дни аббата де Вилье были сочтены. Это даже повлияло на решение представителей юстиции, разрешивших ему оставаться под арестом дома, а не гнить в тюрьме.

— Так что, Петрус, никакой я не убийца. Ну, может быть, временами излишняя гордость да запальчивость идут мне во вред. Все дело в шампанском, оно ведь у меня в крови — мои предки всегда тяготели к виноделию, имея обширные виноградники вблизи Труайс. А вот отец мой решил все продать и перебрался в Эльзас, где по настоянию матери занялся возделыванием табака. Прежние дружеские связи с семейством де Карно сохранились, налаживались и новые, например, с Оберкирхами. К сожалению, отец умер во цвете лет. К счастью, мать моя была не лишена деловой хватки. Однако после ее смерти я последовал примеру отца — все обратил в деньги. Владеть чем-либо — это явно не в нашем духе.

— Зато в вашем духе путешествия и благотворительная деятельность. Как явствует из биографии Марии Терезы, над которой вы в 1798 году взяли опеку в статусе так называемого дяди. Это произошло в Нидвальде, в Швейцарии.

— В Нидвальде? — Графа явно позабавило упоминание этого местечка. — Нет-нет, не в Нидвальде. Это было в…

— Ипполит, — невозмутимо обратился аббат де Вилье к дворецкому, как раз собравшемуся предложить подкрепляющее питье в объемистом бокале, — помоги своему эрудированному хозяину. Ты ведь сам родом из Женевы, если не ошибаюсь? С чем у тебя связано такое название, как Нидвальд?

— Швейцарское восстание, бунты, убийства священнослужителей, усыновление. Простите, что вмешиваюсь, если я верно понял месье Кокеро, Мария Тереза дочь Швейцарии? Слава Богу, если так. По крайней мере у меня теперь будут основания гордиться этим, а то приходится испытывать чувство неловкости за таких отщепенцев, как Руссо, например, обесчестивших мою родину.

— Ипполит! — не выдержал я. — Вам-то уж отчего быть таким противником свободы, равенства, естественности и отзывчивости? Отчего вы выступаете за монархический абсолютизм, богобоязненность и неравенство?