Мой старший брат Иешуа - Андрей Лазарчук

Кто нас предупредил о том, что «кровавый синедрион» собрался вновь и на этот раз постановил тайно захватить нашу семью, дабы вынудить Иешуа сдаться, я не помню. Все запечатлелось в моей памяти очень отрывочно: пробуждение средь ночи – в небывалой прохладе, – и вот мы уже пробираемся куда-то в темноте, раздвигая мокрые кусты, а вот утро на дороге, солнце в спину и длинные тени впереди нас, я сижу на спине ослика, остальные идут пешком, а вот какой-то постоялый двор, откуда-то взялся Нубо, и я прощаюсь с мамой и детьми и думаю, что не увижу их больше, но у меня нет ни слез, ни даже сожалений, я похожа на деревяшку. Я откуда-то знаю, что мне нужно держаться подальше и от Галилеи, и от Иерушалайма, и мы с Нубо едем в Зегеду, вдвоем на одной лошади. Я помню вот эти отдельные кусочки событий, причем помню их так, как будто они происходили не со мной.

Дальше я помню Зегеду, как карабкаюсь по шаткой лестнице, связанной из тонких палочек, а потом меня втаскивают наверх на веревке. Здесь много людей. Потом я оказываюсь где-то в темноте.

Но это был уже последний приступ той странной лихорадки, что чуть не свела меня в гробницу. Я тогда как бы по-настоящему проснулась, мой рассудок был ясен и чист, а память властно требовала, чтобы ее наполнили…

Пока я лежала без жизни, и Иешуа, и Мария уже увидели, во что я превратилась. Костлявое безволосое полуслепое чудовище с отвисшей повсюду кожей. Такими иногда бывают древние старухи. Еще я стала вспыльчивой и нетерпимой – брат посмеивался: как настоящая пророчица. Он тоже стал другим, и я чуть попозже расскажу об этом. Мария поплакала надо мной, но честно сказала, что боится меня – боится того, во что я превращаюсь. Я ее поняла и не настаивала на частых встречах. Частых – это когда больше десяти раз в день. В Зегеде было очень тесно. Чудовищно тесно. После разгрома Антипы люди во множестве бежали из южной части Переи, и многие бежали сюда, где, по слухам, обосновался второй Шимун-избавитель, которого иерушалаймские извратители веры едва не извели черным волшебством и кровавым предательством, но Бог его спас – спас, разумеется, для последнего и победоносного похода.

И те, кто видел Иешуа, приходили в изумление, насколько он похож на Шимуна…

О да, Иешуа изменился. Мне кажется, в нем что-то сгорело, и он более не испытывал губительных – так он думал – колебаний. Теперь он был каждодневно занят тем, что обучал свое, увы, уже не столь многочисленное войско. Но в это войско влилось немало молодых асаев, обученных своими учителями воинского искусства, и цореков-сиккариев, которые успели разочароваться в хашидах – те-де лишь обещают скорую смерть во имя Господне, но боятся и палец о палец ударить. Иешуа же сказал твердо: еще не настанет время жатвы, как я приведу вас на другую, великую жатву; и мало кто вернется с нее.

Круглые сутки горели горны и стучали молоты.

Всего под рукой Иешуа было две тысячи бойцов.

В начале месяца панема, когда вновь установился страшный зной, к Зегеде подступило до четырех тысяч стражников, вооруженных, как римляне. Они тащили подвижные башни и метательные машины. Став лагерем не далее чем в шести стадиях, стражники перекрыли дороги, ведущие на север и на восток, и начали строить осадные сооружения. Но в первую же ночь отряд асаев в триста примерно человек сделал вылазку, тихо вырезал часовых и спящую охрану и поджег подвижные башни. Потом они ускользнули от погони и вернулись в крепость, потеряв лишь девятерых заблудившимися.

Потом из этих девятерых трое вернулись, рассказав, что случилось, а шестеро попали в руки стражникам. Днем мы все видели расправу над ними…

Теперь Иешуа окружали совсем другие люди, мало похожие на прежних апостолов. И асаи, и ревнители были фанатически религиозны; я знаю, что, когда Утес и Неустрашимый со своими бойцами захотели войти в крепость и присоединиться к воинству, их не подпустили и близко, потому что они где-то когда-то недостаточно почтительно отзывались об Иешуа. Ему самому ревнители тогда ничего не сказали, он узнал о происшествии только через декаду или больше.

Большую часть времени я проводила с Марией. Она была охвачена каким-то мрачным возбуждением; время от времени ее, напротив, охватывало чувство вины, она плакала и говорила, что все неудачи – из-за нее.

Однажды я случайно увидела Иешуа наедине с самим собой, когда он думал, что рядом никого нет. Он пытался, как в детстве, подбрасывать мешочки с песком. «Не думай о руках! – вспомнила я. – Забудь про руки и смотри только вверх. Руки тебе мешают. Расслабься, как будто хочешь уснуть…» Но он уже не мог забыть о руках, и я сама ощутила весь его ужас, когда ему чудом удалось продержать недолго в воздухе пять мешочков. Потом они упали.

Стражники развернули метательные машины напротив крепости и занялись методическим обстрелом. Я уже упоминала о том, что крепость была не столько построена, сколько выдолблена в горе, и самим сооружениям эти обстрелы поначалу не приносили вреда. Другое дело, что при такой чудовищной скученности людей, как в Зегеде, сразу появилось множество раненых и несколько убитых. К Иешуа тут же подступились начальники войск и потребовали сделать вылазку и уничтожить метательные машины. На что Иешуа сказал, что противник именно этого от нас и ждет и наверняка припас какую-то хитрость; да и лагерь уже ощетинился частоколом. Нет, сказал он далее, мы прикинемся слабыми и выманим его на приступ, после чего ударим с неожиданной для него силой.

Следует сказать, что местность вблизи Зегеды ущелиста и плохо проходима; драться здесь острие на острие для нас невыгодно, поскольку людей у нас меньше вдвое, и то если мы видим все силы противника, и они нигде не прячут запасное войско.

Иешуа предложил свой план: каждую ночь из крепости будет уходить столько бойцов, сколько может просочиться горными тропами незаметно для стражников. Когда в потаенном месте в тылу стражницкого лагеря накопится человек шестьсот, гарнизон крепости пойдет как бы на вылазку. Чтобы стражники поверили, что вылазка эта от отчаяния, следует распустить слух, что в крепости кончилась вода (на самом деле вода кончиться не могла, потому что из крепости был пробит ход прямо под один из рукавов Иордана[26]). Для этого самым отчаянным бойцам придется рисковать и жертвовать собой, под стрелами противника таская воду из реки к стенам крепости. Понятно, что стражники перебросят на другой берег Иордана немало лучников, чтобы прекратить это. На том берегу уже стоит около пятисот солдат, прикрывая переправу от возможного нападения Ареты. Арета отпускает пришедших к нему бойцов понемногу, а не сразу, поскольку его и Антипы войной очень недоволен сирийский прокуратор Вителий. Прежнее войско Иешуа накапливается в низовьях Наганиила, откуда до Зегеды ровно один переход. Итак, в обусловленный день начинается вылазка из крепости; когда стражники выстраиваются, чтобы дать отпор, им в спину бьют те, кто ушел в засаду. Наверняка на помощь основным силам стражников бросится отряд, который на левом берегу прикрывает переправу и отстреливает наших водоносов. Но не менее вероятно, что многие из солдат основного отряда, атакованные с двух сторон, побегут на переправу же… Начнется смятение и неразбериха, и в этот момент в спину переправляющимся ударят подошедшие бойцы из армии Ареты.