1916. Война и мир - Дмитрий Миропольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Распутин!
Лиля снова почувствовала его пронизывающий взгляд.
— Язык-то это какой, милая? — спросил Распутин, кивнув на журнал, который Лиля держала в руках. Ося затеял новое издание, для которого ему нужен был переводчик. Нанимать кого-то на стороне — немыслимая роскошь, особенно сейчас, и тем более когда жена владеет несколькими языками…
— Французский, — ответила Лиля.
— Надо же, — уважительно сказал Распутин. — А немецкий знаешь?
Странный был вопрос для военного времени. Но разве не странно сидеть запросто в поезде со святым чёртом, угощать его конфетами и разговаривать? С самим Распутиным, про которого столько писали сейчас! Лиля мигом вспомнила самые невероятные слухи: он-де и женщин соблазняет десятками, и самой царицы любовник, и министров назначает, и армией командует, и вообще царём вертит, как хочет… Про то и карикатура Эльзе попалась: Николай с Гришкой теперь называются — Мы, а государь неспроста Второй: первый-то, выходит, как раз Распутин!
— Немецкий? — Лиля, не отводя взгляда, с улыбкой смотрела в серо-синие мужицкие глаза. — Немецкий — свободно! Спрашивайте.
Поезд вздрогнул, тоскливо покряхтел тормозами и остановился у павильона Царского Села. Подхватив сумки, сёстры вышли на заснеженный перрон. Мужик не отставал.
Лиля крутанулась на каблуках и снова глянула на него.
— А я знаю, кто вы! — заявила она. — Вы ведь Распутин, верно?
— Верно, я и есть. Признала? Распутин Григорий, сын Ефимов. — Он погладил бороду. — Понравилась ты мне — бойкая! Заходи в гости. Дом-то найдёшь, поди, на Гороховой? Шестьдесят четвёртый номер, от Фонтанки недалеко. Заплутаешь — спроси там, любой подскажет.
— Сама найду! — сказала Лиля.
Распутин кивнул и пошёл к выходу с перрона, поскрипывая снегом под модными фетровыми галошами-ботиками, надетыми поверх сапог.
— Ты что?! — горячо зашептала Эльза и вцепилась в рукав Лилиного пальто. — Ты ведь не пойдёшь к нему? Он же… чёрт! Настоящий чёрт! Он с девушками такое!.. Скажи, не пойдёшь?.. Сумасшедшая!
— Дай!!!
Крикнув, великий князь Дмитрий Павлович вскинул ружьё и напряжённо замер.
Шагах в пятнадцати от него из-за деревянного щита стремительно вылетели одна за другой две толстых глиняных тарелочки. Дмитрий Павлович подался вперёд, упирая дробовик в плечо, по очереди спустил курки — и мишени разлетелись вдребезги.
Щёлкнули эжекторы, выбросив на снег дымящиеся стреляные гильзы. Великий князь перезарядил ружьё, снова изготовился к стрельбе и крикнул:
— Дай!!!
Флигель-адъютанту государя, отозванному с фронта и вынужденному прозябать вдали от театра военных действий, только и оставалось, что отводить душу стрельбой на Крестовском острове.
Великие князья рвались в бой с самого начала войны. Дмитрий Павлович не был исключением. На фронте он чувствовал, что наконец-то занимается своим делом. Георгиевский крест ему достался вполне заслуженно…
…только уже в сентябре четырнадцатого года смертельную рану получил великий князь Олег Константинович — ровесник Дмитрия, сын великого князя Константина Константиновича. Вслед за сыном поэт К.Р. потерял зятя, и от горя скоро умер сам. После этого генералиссимус русской армии, великий князь Николай Николаевич повелел беречь особ императорской крови. Их всех вернули в тыл — так Дмитрий Павлович оказался в Ставке, а позже государь направил его в Петроград.
— Дай! — снова крикнул великий князь.
Американское развлечение — стрельба по тарелочкам — военной зимой заменяло привычную стрельбу по живым голубям: содержать садки с птицей стало накладно. На Крестовском острове, на большом стенде для настоящих знатоков, появились метательные машинки. Их крепили к земле и закрывали щитами, чтобы усложнить задачу стрелку: глиняные снаряды вылетали неожиданно. Криком Дмитрий Павлович давал сигнал рабочему, тот дёргал за верёвку, тянувшуюся к очередной машинке; механизм срабатывал… Дальше всё зависело от сноровки и меткости стрелка.
Снова щёлкнули замки ружья, и латунные гильзы зашипели на снегу. Дмитрий Павлович бил без промаха — десять из десяти. Все машинки опустели; рабочий побежал за щиты, чтобы взвести механизмы и зарядить их новыми тарелочками.
Великий князь повесил переломленное ружьё через плечо, вынул из кармана охотничьей куртки папиросы и закурил, поглаживая стволы. Он любил красивое оружие и дорожил этим дробовиком — горизонтальной двустволкой с золотой инкрустацией, которая изображала сцены охоты.
— Ружьё, я полагаю, немецкое? — раздался сзади знакомый насмешливый голос.
— «Зауэр», — буркнул, оборачиваясь, Дмитрий Павлович.
Подошедший Феликс Юсупов был одет в форму Пажеского корпуса. Чёрное драповое пальто не слишком грело: зябнуть он стал сразу, как только вышел из автомобиля.
— Что же вы, батенька, так непатриотично себя ведёте? — продолжал Феликс. — Нет бы взять хорошее наше… Где у нас ружья хорошие делают?
— В Туле, в Ижевске, — по-прежнему неохотно ответил Дмитрий Павлович.
— Вот, — подхватил Феликс, — взял бы хорошее тульское ружьё и упражнялся!
Появление Юсупова не обрадовало великого князя. Он специально в одиночку выбрался на Крестовский, чтобы отвести душу и всласть пострелять. К тому же их отношения с другом детства уже не были такими безоблачными, как раньше.
— Я смотрю, ты уже давно здесь. — Феликс кивнул на разбросанные гильзы. — Не теряешь формы, молодец! Можно, я попробую?
— Взял бы хорошее тульское ружьё… — передразнил его Дмитрий Павлович, снимая «зауэр» с плеча. Он знал, что от Феликса не отделаться, особенно когда тот под кокаином.
— Так ведь нет у тебя тульского! — рассмеялся Юсупов. — А ижевского… тоже нет! Какой калибр?
— Двенадцатый. Патроны в коробке. Заряжать сам будешь.
— Справлюсь, не маленький, — приговаривал князь, распечатывая коробку с патронами на столике возле огневого рубежа. — Вот скоро экзамены сдам и тоже буду офицером…
Феликс после возвращения из Оксфорда всё же поступил на специальные курсы Пажеского корпуса, хотя и был много старше своих соучеников. Но ещё до того, ещё до войны — женился на племяннице императора, великой княжне Ирине Александровне.
На свадьбу пригласили всего шестьсот человек, зато каких! В Ани́чковом дворце, принадлежащем бабушке невесты, вдовствующей императрице Марии Фёдоровне, собрался цвет российской и европейской аристократии. Дамы в длинных с полувырезом платьях, без шляп, гражданские кавалеры в праздничной форме и военные — в парадной. Так было определено в приглашениях, разосланных обергофмаршалом.
Государь с государыней, все четыре царевны и остальные члены императорской фамилии прибывали к собственному подъезду. Туда же подъехала Ирина Александровна — невероятно прекрасная в шитом серебром платье из белого сатина с длинным шлейфом. Из-под хрустальной диадемы с алмазами ниспадала ажурная фата — кружева эти носила ещё королева Мария Антуанетта. Четвёрка лошадей, цугом запряжённых в карету великой княжны, должна была напоминать статуи Аничкова моста. В Красной гостиной невесту благословили император и вдовствующая императрица.