Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Среди учащихся мангазейских Пастырских курсов с самого момента их основания всегда были люди разных возрастов. Изначально преобладала молодежь – семнадцати-двадцатилетние алтарники, приезжавшие в Мангазейск с разбросанных по области или Тафаларии приходов, реже – кто-то из мангазейской молодежи. Почти всегда было несколько мужчин постарше, от тридцати до сорока лет. Как правило, это были уверовавшие и воцерковившиеся в сознательном возрасте люди. (Не были редкостью случаи, когда они приходили поступать на курсы спустя несколько месяцев после крещения.) Во времена Евграфа среди них иногда встречались представители местной интеллигенции – например, был один историк, преподаватель местного университета, и даже один физик-ядерщик, ранее работавший в Торее. Но преобладали все же люди «попроще» – со среднетехническим образованием, и особенно часто почему-то встречались выпускники местного спортфака.

В первый год пребывания Евсевия на мангазейской кафедре социальный срез Пастырских курсов выглядел в общем так же, как и при Евграфе. Однако в 2002-м наметились изменения, которым рационального объяснения ни отец Игнатий, ни кто-либо другой подобрать поначалу не могли. Выпускники спортфака по-прежнему имелись, имелись и парни из райцентров, рекомендованные настоятелями тамошних храмов. Но возникла и новая, ранее на Пастырских курсах невиданная категория: отставные офицеры Российской армии. Было их всего двое, но с учетом того, что всего «курсантов» было двенадцать человек, это получался уже довольно существенный процент. Одним из этих двух и был майор запаса и военный пенсионер Владимир Владиславович Ревокатов.

* * *

Родился Владимир Ревокатов под Воронежем в 1954 году. Его отец всю жизнь отдал армии, закончив службу прапорщиком, а мать трудилась в разных местах, успев побывать продавщицей, воспитательницей в детском саду и много кем еще, но особых карьерных высот достигнуть не смогла, да и никогда к ним не стремилась.

С самого раннего детства Володя Ревокатов был уверен, что он станет военным. Изначально он хотел быть летчиком-испытателем, на худой конец – летчиком-истребителем. Немного повзрослев, он, однако, решил, что авиация ему не совсем подходит. Точнее, ему, может быть, авиация и подходила, но вот он ей – как-то не очень: суровые требования по здоровью (а в начале 1970-х, когда ему как раз предстояло делать свой жизненный выбор, они были весьма жесткими) оставляли мало шансов на успех. Поэтому, осознав, что быть летчиком ему не придется, Володя решил стать политруком. Выбор был одобрен его отцом:

– Оно тебе самое то, языком молоть, – коротко сформулировал свою мысль Ревокатов-старший. Ревокатов-младший тоже полагал, что ему это очень подходит. Порассуждать о международном положении, агрессивных намерениях империалистических стран и блока НАТО он к тому времени уже мог, и в комсомоле он (официально) был на хорошем счету. Правда, тут надо внести поправку: сей хороший счет объяснялся отнюдь не ораторскими или организаторскими способностями Володи, а особыми свойствами его характера и специфическими навыками, которые уже во время ранней юности у него были выдрессированы до блеска. Так, Володя твердо усвоил: всякому начальству следует всячески угождать и проявлять по отношению к нему рабью ласку и нежность.

– Начальство – оно начальство, – с детства учил его отец. – Рассоришься с ним – со свету сживет.

Кроме того, Володя твердо знал, что все вокруг «стучат».

– Ты всегда смотри, – наставлял его родитель. – Скажешь чего-нибудь, а товарищ твой возьмет – и донесет. И все!..

Что «все», Ревокатов-старший не уточнял, но Володя с детства привык думать об этом «всем» как о чем-то ужасном, некоем абсолютном и фатальном конце. Которого, насколько можно, следует избегать. Но вот как? На этот счет, однако, у его отца также имелась некая инструкция, не столько практическая, сколько философская:

– Тут уж изворачиваться приходится… Тут уж как извернешься!

«Изворачивание» предполагало самый широкий спектр действий, о которых отец Володе кое-что рассказывал, но не слишком много: сын-то он хоть и родной сын, но сболтнет чего лишнего в школе или еще где – и вдруг потом кто донесет? Ревокатов-старший всегда жил с ощущением всепроникающего и всепронизывающего страха – страха перед властью и перед всеми, кто тебя ей может «сдать». За что? Об этом он даже и не думал, ибо аксиомой, выведенной им из жизненного опыта, было то, что власть – как паровой молот, который дробит все, что под него попадает. Такие понятия, как «виновен» или «невиновен» и прочие моральные категории никакой роли не играют. И единственное, что следует делать – это избегать ударов этого молота.

И он избегал, как умел. То есть на службе, когда это возможно, всегда пристраивался поближе к кухне (в широком смысле слова) и тащил домой все, что попадало под руку. Но лишь тогда, когда был уверен, что за это ничего не будет. «Сомнительных» разговоров не поддерживал, с «сомнительными» людьми не знакомился – и заповедал сыну поступать так же.

Володя и поступал – всячески почитал школьных учителей, а когда пришел срок – то и комсомольское начальство. Начальству это нравилось. И очень скоро Володя выяснил еще одну замечательную вещь: многие проблемы, с которыми он сталкивался на своем жизненном пути, можно решить, если в нужное время подойти к своему начальству, склониться к его ушку и твердым, но при этом очень почтительным голосом сказать туда нужные слова. Иногда, конечно, приходилось и кое-кого закладывать… Но тут уж ничего не поделаешь: такова жизнь, о которой ему рассказывал с детства его суровый отец! Нужно изворачиваться – вот он и изворачивается. А кто не изворачивается?..

Поэтому в комсомоле он был на хорошем счету. И смог, пусть и не с первого захода, но получить рекомендацию для поступления в Донецкое высшее военно-политическое училище инженерных войск и войск связи. Некоторая проволочка возникла не потому, что Володе Ревокатову кто-то не хотел давать хода. Проблема оказалась в другом: комсомольское руководство довольно ясно оценивало его навыки. В том, что у него есть способность, по выражению его родителя, «молоть языком», сомнений не было. Но поступление в военно-политическое училище предполагало сдачу экзаменов, и старшие товарищи побаивались, как бы их протеже не опозорился, тем самым выставив дураками и их самих. Но бумага в конце концов была подписана.

– Ну, ты уж смотри… Не подведи нас! – напутствовали Володю.

– Ой, спасибо! – отвечал он, с благоговением принимая в руки письменную рекомендацию. – Ой, спасибо! Это уж конечно! Не подведу! Это уж конечно!..

Все складывалось хорошо. Прибыв в Донецк, Ревокатов, как и прочие поступающие, перед экзаменами пожил в казарме, приобщаясь к курсантскому образу жизни. За эти дни он успел понравиться уже новому, училищному начальству. По-собачьи преданный взгляд, вкрадчивый голос, которым он скороговоркой повторял слова благодарности за все на свете, постоянная готовность фонтаном энтузиазма встретить любое командирское желание – все это буквально за несколько дней конвертировалось в неплохой имиджевый капитал. Правда, в глазах других поступающих в училище это имиджевое богатство имело скорее отрицательный знак, но решать его судьбу должны были не они.